Дочь пирата

Джирарди Роберт

Когда мне исполнилось пятнадцать лет, он устроил меня рядовым матросом на «Иисус Любек», ржавую грузовую посудину с портом приписки в Ригала, Бупанда. Владелец судна был хорошим приятелем отца, все его звали Португи, он довольно удачливо играл, часто делал большие ставки в заведении Мазепы. В том году Португи не везло, и он решил стать капитаном, уплыть куда подальше от карт. Первая моя служба выдалась очень трудной. Прямо-таки изнурительной. Она-то и угробила мои руки. Португи заставлял меня выполнять самую тяжелую работу на верхней палубе в любую погоду. Да и сам он был непредсказуемым ублюдком,

много курил опиума — черную липкую массу, которую получал горшками из Таиланда. По договоренности я была отдана ему на четыре года, как считалось — «под его покровительство». Ну и странный же был это человек! Слишком умный для жизни на море: говорил на шестнадцати языках. Трезвого, его одолевала скука, и однажды он надумал повысить мой образовательный уровень. Видите ли, после восьмого класса я пропустила много уроков.

Его каюта была забита книгами. У него была вся английская, французская, португальская и испанская классика. Мы занимались по четыре с половиной часа в день. И так каждый день в течение трех лет. Может быть, поэтому я до сих пор так ненавижу книги. Греческий язык в четыре утра, затем полновесная вахта, снова порция учебы и два часа на сон. Тем не менее до отплытия на этой посудине я едва могла осилить газету. Четыре года спустя я читала на языке оригинала Аристотеля и Платона, Данте, Шекспира, Байрона. Последнего он особо почитал. Ненавижу Байрона.

В один прекрасный день Португи решил, что обучил меня всему тому, что знал сам, пора отдать меня в настоящую школу. Я обомлела. Единственное, кем я хотела быть, — это матросом. Так я ему и сказала. И все-таки на обратном пути из Африки он поменял курс на северо-северо-восток. Мы зашли в гавань Нью-Йорка и пришвартовались у старого причала номер 26, который в свое время принадлежал компании «Флаинг клауд лайн». Сойдя на берег, он взял такси и повез меня по Вест-Сайдскому шоссе к колледжу Святой Марии-Цветочницы, около которого и оставил с вещами. Прямо на тротуаре.

Крикет допила остаток вина и пристально посмотрела на влажный садик. Мох был невообразимо зелен и выглядел мягче любой перины.

— Продолжай… — возвратил ее Уилсон к разговору.

— Я проторчала в Святой Марии-Цветочнице два года, счета за мое пребывание оплачивал Португи. Это было ужасно, гораздо хуже того, что я испытала на судне. Меня презирали, унижали. Это заведение было не столько колледжем, сколько курсами по ликвидации неграмотности для богатых и глупых нью-йоркских недорослей, которые умеют так унизить простую девушку, что она чувствует себя с ног до головы в дерьме. Я очень отличалась от них по происхождению. Сначала занюханный островок посреди Мексиканского залива, потом трамп.

По-моему, богачи — самые жестокие люди на свете, благодаря этому качеству они и получают свои деньги. Девицы быстро поняли, с кем имеют дело. Меня выдали руки, они были как у служанки из романа восемнадцатого века, притворяющейся аристократкой. Я массировала их, делала маникюр. Но что толку? Характер ведь не изменишь. Я девушка крупная и легковозбудимая. Едва заслышав что-нибудь обидное, хотя бы легкий писк, я била в морду. «Видишь этот кулак?» — спрашивала я у поганки и пускала его в ход. В итоге со мной перестали разговаривать, окружили полным молчанием.

Тогда моему

терпению пришел конец. Я обчистила коробку для сбора пожертвований в пользу бедных, наполненную подаяниями жирных свиней-родителей, и сбежала. Я занесла свое имя на доску нью-йоркского яхт-клуба и укрылась в дешевом мотеле в Ньюарке. Там я дождалась места на яхте, идущей в Вальпараисо. Только шесть месяцев спустя, на борту яхты, в штормовую погоду, я почувствовала себя снова в безопасности. Ветер завывал, яхта ныряла в волны, а я смеялась во все горло. Экипаж решил, что я спятила. Но, скажу тебе прямо, для меня все было лучше, даже гибель в морской пучине, чем девки из Святой Марии-Цветочницы.

14

Вино кончилось. Уилсон и Крикет отправились погулять по улицам городка. Ангра при слабом свете фонарей казалась воплощенной мечтой. Здания, выдержанные в пастельных тонах, неясно проглядывали сквозь туман и моросящий дождь. Уилсон и Крикет спустились в Нижний город и прошлись по торговым рядам.

В витринах ресторанов висели копченые сосиски и тушки уток. У металлических стоек кафе стояли рыбаки в толстых промасленных свитерах с высокими завернутыми воротниками. Рыбаки внимательно смотрели сквозь толстое стекло на тяжело нависшее небо, и глаза у них были такими же темными, как воды зимнего океана. Крикет сильнее прижалась к Уилсону. Вместе с дождем в город нагрянул холод. Уилсон сжал твердую руку Крикет своей мягкой. Мир — жесток, и все это знают.

Они зашли в бар, эмблемой которого служила русалка. Зал был полон рыбаками и пьяными фермерами из окрестных деревень. Старый пол заведения покоробился, белые стены превратились в серые из-за многолетнего воздействия табачного дыма. Уилсон облюбовал темный уголок, где стойка бара повторяла изгиб стены, и заказал две порции ликера из инжира, растущего в изобилии на острове. Ликер был такой же горький и крепкий, как спиртное из зерновых.

Уилсон опрокинул стопку и постучал себя по груди:

— Ух ты.

Крикет также быстро выпила свою порцию, но без комментариев. Поставив стакан на поцарапанную металлическую стойку, она сказала:

— Отвернись.

— Что?

— Я не хочу, чтобы ты смотрел на меня, когда я буду говорить.

Удивленный Уилсон покорился. Крикет наклонилась к его уху и торопливо зашептала. Серьезные слова отозвались в его сердце мрачной нотой.

— Что бы ни случилось во время следующего этапа нашего путешествия, ты должен держаться меня, — сказала Крикет. — Ты должен держаться меня и делать все точно так, как я скажу.

Уилсон попробовал повернуться к ней, но она опустила руки ему на плечи и удержала в прежнем положении — носом к стене.

— О чем ты говоришь? Что должно случиться? — запаниковал Уилсон.

— Тихо! Никаких вопросов! Разговаривая с тобой сейчас, я не оправдываю доверия, что может означать для меня смерть. Если ты не готов претерпеть небольшие неприятности, если у тебя слабые нервы, если ты можешь уйти, не оборачиваясь, то сейчас у тебя есть шанс сделать это.

Уилсон напрягся, во рту у него мгновенно пересохло. Обычное предчувствие завопило: «Спасайся!» Но Уилсон не шелохнулся. Он подумал: «А вдруг внутренний голос смеется надо мной, толкает в это самое несчастье?»