Дочь – повелительница Зари
Шрифт:
Но это совершенно не обеспокоило Загребного. Он с несколько показной ленцой отдал очередные команды:
– Главная гаубица, картечью, опустить ствол до минимума, огонь!
– Второе и третье орудие, картечью, угол минимум, огонь!
– Четвертое, картечью, огонь!
Потери в рядах нападающих после этих четырех выстрелов стали такими большими, что чуть ли не всех оставшихся в живых словно парализовало. И тут раздался суровый голос графа Ривьери:
– Стоять на месте! Иначе получите новые подарки от Загребного. Вам же обещали: если сдадитесь, уничтожать не будем, но вы, видимо, туповатые создания или ваши командиры самоубийцы. Теперь садитесь, там где стоите, и дожидайтесь конвойных команд. Они вас группами будут сопровождать в места вашего временного
Легенду о кровожадности Загребного не развеешь истинной добротой, так пусть хоть больше уважают и боятся больше.
На остальном пространстве события разворачивались не так благоприятно. Почти все корабли спустили десант на шлюпках, но защитники города несколькими удачными выстрелами отпугнули его от пирсов, и вся эта шлюпочная армада устремилась на косу, ведущую в правую часть города. Там, сгруппировавшись в колонны, десант стал готовиться к сухопутному штурму.
Пришлось опять действовать Загребному. Он сам нацелил свою любимую гаубицу на передовые отряды противника и произвел с пяток дальних навесных выстрелов картечью. Только два из них попали в цель, но и этого оказалось достаточно для последней кровавой точки в сражении. Воины десанта тут же бросили оружие и уселись наземь. А на каждом оставшемся на плаву корабле подняли белый флаг. И всего таких кораблей оказалось девяносто три. Когда Семен их тщательно пересчитал дрожащим пальцем, то не в силах был скрыть восторга. Неожиданно для самого себя он подхватил замершую возле него Люссию на руки и стал подкидывать, словно малого ребенка, с радостными криками:
– Ура, ура, ура! Та представляешь: мы теперь будем иметь свой флот! Самый сильный в мире! И сотрем в порошок всех врагов! Хоть на море, хоть на суше! Ура, ура, ура!!!
Немыслимые трофеи
В исторических хрониках записи о ходе Граальской битвы заняли мало места. А вот трофеи и процесс их изъятия любители протоколов описывали очень подробно и велеречиво. Чуть ли не сутки понадобилось малочисленному гарнизону города на то, чтобы при помощи гражданских сил самообороны разоружить, пересчитать и разместить в местах с должными условиями присмотра более двадцати тысяч людей и около сотни демонов. Ну а уж уборкой трупов своих погибших товарищей по агрессии занимались группы из числа военнопленных. Они просто увозили тела в открытое море на шлюпках и там сбрасывали с грузом в воду. Морская живность была рада такому подарку.
Самой продолжительной процедурой оказалась очистка кораблей, теперь уже принадлежащих Салламбаюру, от неприятеля. Их по двое, по трое по команде голоса с берега и под прицелами пушек с фортов заводили в порт и располагали плотным строем вдоль пустующих пирсов. Затем выводили людей на берег, тщательно обыскивали, потом осматривали все помещения корабля, и только потом в залив летела очередная команда. А плененных делили на несколько категорий и под конвоем отправляли в разные места заточения. Старших офицеров армады и выявленных предателей отправляли в королевскую тюрьму, где и располагали в тесных одиночных камерах. Пожалуй, впервые за последние триста лет тюрьма переполнилась настолько, что даже из нескольких подсобных и пыточных помещений пришлось делать общие камеры.
Младших офицеров, некоторых купцов и гражданских капитанов, которые погнались за грязной добычей, располагали в местах заточения при управе бургомистра и при гауптвахте воинского гарнизона. И третью группу, самую многочисленную, Семен предложил разместить в древнем, полуразрушенном со времен последней войны амфитеатре. Но и там поместилась только треть «желающих». Остальных устроили за пределами города, в наспех оборудованном силами самих военнопленных открытом лагере вдоль единственной целой городской стены.
Благо еще, что на каждом корабле оказалось вполне достаточно провизии, чтобы кормить всю эту прорву неожиданных нахлебников. По крайней мере, две, а то и три недели никому из военнопленных голод не грозил. А вот запасы воды были не беспредельны. Посему каждому выдавали строго ограниченную пайку. Еще в ночь накануне разгрома армады река Талая обмелела полностью. Вся жизненная влага поступала в город по водопроводу, вторая линия которого должна была вступить в строй лишь через две недели. Правда, барон Шенре, когда ему выделили несколько тысяч моряков и воинов, мог ускорить работы на своей «стройке века». Что он и сделал, пообещав управиться за неделю.
Четыре тысячи пленных отправили на цементный завод, где они трудились на самых тяжелых работах и добывали известняк и мел в открытых карьерах. По крайней мере, они недаром хлеб ели и хоть кое-как отрабатывали средства, которые уходили на их охрану и содержание.
Пленные, пребывающие в более жестких условиях заточения, были разделены на три группы. В первую, самую малочисленную, вошли сто семьдесят предателей и участников предыдущего захвата столицы. Возглавлял эту группу лично князь Буйкале, которому не повезло погибнуть во время сражения. А не повезло потому, что после трех дней предварительных разбирательств в пыточных подвалах низверженный князь ранним утром, при скоплении горожан, которым удалось попасть на центральную площадь, и перед стоящим на коленях строем его самых близких сподвижников был посажен на кол. Да не просто посажен, а так мастерски нанизан, что даже когда острие через три часа вылезло у него из-под правой ключицы, он все еще оставался жив. А за эти три часа, прямо под ногами Буйкале, без устали махающие топорами секустраторы казнили остальных сто шестьдесят девять человек. Законы древнего Салламбаюра во все времена были очень строги и жестоки, и новый король не стал их менять даже в угоду своей обожаемой супруге. Руководствуясь тем, что всех остальных врагов надо напугать до смерти и что за проявление мягкотелости его низвергнет собственный народ. Может, и не сразу, но низвергнет обязательно.
Зрелище отрубленных голов было кровавым и страшным. Молодая королева высказалась категорически против такой казни и на весь день уехала из города для решения текущих проблем. А ее отец, единственный, кто имел возможность хоть как-то повлиять на судьбу приговоренных, даже пальцем не пошевелил для отмены свершающегося правосудия. Потому что вспомнил свою Нимим, и сразу все соображения гуманности были им забыты. Мало того, он даже подумывал о том, чтобы надеть на себя колпак секустратора и лично порубить на куски всех виновных в смерти его горячо любимой Бениды. Остановила его лишь мысль о том, что этим Нимим не вернешь и потом он не сможет смотреть своей дочери в глаза с прежней добротой и откровенностью.
А вот за вторую и третью группы военнопленных высокого ранга со всеми своими старческими силами взялся главный банкир города Брюнт. Причем этих сил у него оказалось как у молодого, потому что он сразу же почувствовал запах больших денег. Вначале даже Загребной не мог понять, чего добивается и на что рассчитывает директор банка, и тогда тот перешел к конкретным цифрам. Сразу в ночь после казней, на небольшом собрании, только в окружении монарха, его супруги и тестя, Брюнт огласил предполагаемую сумму предстоящего выкупа. Лично для себя хитрющий старик попросил «всего лишь» двадцать пять процентов.
Теодоро было возмутился такой жадностью, ссылаясь на то, что пленники и так принадлежат королевству, но тут на защиту банкира стеной встал Загребной:
– Не стоит даже спорить с господином Брюнтом. Он единственный из нас, кто имеет прямую связь с остальным материком. Это раз. Во-вторых, без его помощи мы хорошо, если насобираем лишь две трети той суммы, которую он нам обещает. Значит, нам следует быть более покладистыми в дележе прибыли. Ну и в-третьих, всех этих нахлебников он вытурит за море гораздо быстрее, чем наши еще слабо организованные службы.