Дочь профессора
Шрифт:
За столом среди взрослых она держалась совсем по-взрослому. Сидела прямо и так непринужденно поддерживала разговор, что англичанка, миссис Хиндли, говорившая преимущественно почти со всеми снисходительно и свысока, наклонившись над столом, спросила Луизу, правда ли, что ей только шестнадцать лет.
— Не совсем, мне уже почти семнадцать, — сказала Луиза.
— О моя дорогая, — сказала миссис Хиндли, — рядом с вами наша дочка Салли выглядела бы просто умственно отсталой.
— Возможно, это от воспитания в пансионе, — стараясь быть любезной, сказала Луиза, считавшая, что все английские девочки воспитываются в пансионах.
— О моя дорогая,
Луиза покраснела и отхлебнула вина.
— И она не одевается, — продолжала миссис Хиндли, внимательно оглядывая Луизу. — И только и делает, что слушает этих ужасных певцов. Кстати, как они вам нравятся? Эти… эти, ну, как их там? — Она повернулась к мужу.
— Битлзы, — сказал профессор Хиндли.
— Да, да, правильно. Битлзы.
— Признаться, я когда-то тоже… — начала было Луиза.
— Она и сейчас, будьте спокойны, — донесся голос Генри с другого конца стола.
Улыбка Луизы погасла, брови сошлись, но она тут же овладела собой и, опустив глаза, пробормотала:
— Да, случается… изредка.
— А почему бы нет? — сказал Ив Боннефуа и широко раскинул руки, как бы демонстрируя широту своих взглядов. — Шарлотта, например, слушает Шарля Азнавура, не правда ли, моя дорогая, а ведь ей уже немножко больше шестнадцати.
Шарлотта не сумела проявить такой выдержки, как Луиза.
— Mieux que toi dans le bain [16] ,—сказала она без тени улыбки. Но все рассмеялись и продолжали есть лангуста.
Когда перешли к сбитым сливкам с шоколадом, глазированным фруктам и шестой бутылке бургонского, Ив Боннефуа начал скорбеть по поводу антиамериканской политики голлистов.
— Если бы вы знали, что я из-за вас терплю, мой друг, — сказал он Генри, протягивая руку перед лицом смутившейся миссис Хальбестром и кладя ее на плечо американцу. — Право же, я больше не пользуюсь никаким влиянием, Любой из моих выпускников предпочтет остаться вовсе без рекомендации, чем получить мою — рекомендацию профессора sciences politiques [17] Сорбонны. Поверьте, это так.
16
Все лучше, чем слушать тебя в ванне (франц.).
17
Политических наук (франц.).
— Вам бы следовало жить в нейтральной стране, — сказал швед Хальбестром. — В университетах сейчас такое количество коммунистов, что если бы не существовал я, единственный антикоммунист, правительству пришлось бы меня выдумать.
Луиза раскрошила кусочек хлеба на белоснежную скатерть, ей становилось скучно.
— Для чего же? — спросил Генри.
— Чтобы посылать на ваши конференции. — Хальбестром рассмеялся и повернулся к Иву Боннефуа. — К тому же вам надо иметь хотя бы одного шведа, не так ли, Ив?
Во всяком случае, кого-то из нейтральных. Нельзя же, чтобы все поголовно были сторонниками НАТО.
Ив Боннефуа, выпивший к этому времени по меньшей мере полторы бутылки вина, откинул назад голову и рассмеялся.
— Мой дорогой, вот если бы я мог раздобыть русского, всамделишнего живого профессора из Смоленска или из
— Подкинули бы? Чего? — спросил профессор Хиндли, моргая глазами поверх очков и вытягивая шею, точно ему захотелось вылезти из своего твидового пиджака.
— Долларов, друг мой, долларов. Мы могли бы тогда платить вам пятьдесят долларов в день вместо двадцати и отправить обратно первым классом. Ваше пребывание в Париже оплачивалось бы по рубрике grand luxe [18] .
Хиндли улыбнулся Боннефуа.
— Понимаю, — сказал он. Потом он улыбнулся Генри — улыбка, само собой разумеется, была несколько иной, так как он помнил, что Генри — американец.
— Эти господа в Нью-Йорке, — продолжал Ив Боннефуа, — которые платят мне, чтобы я платил вам и возил вас в «Лаперуз», — он взмахнул руками над столом, над залитой вином, испачканной соусом белой скатертью, — эти господа были бы просто потрясены появлением русского.
18
Экстра люкс (франц.).
— Не думаю, чтобы я был так уж потрясен, — сказал Генри.
Ив Боннефуа обернулся к нему и заморгал глазами.
— Нет, — сказал он, — вы — нет, Генри. Не вас я имею в виду, разумеется, нет. Других. Вы знаете кого. Других.
После этого Ив Боннефуа притих; от грубой шумливости он перешел к тупому молчанию. Он предоставил Шарлотте переменить тему разговора и не проронил ни слова, пока все не покончили с кофе и ликерами, после чего внезапно заявил, столь же громогласно, как прежде:
— А теперь, господа, нам надо поторопиться, потому что, — тут он встал, — по просьбе мисс Луизы Ратлидж я приобрел восемь билетов в кабаре. — И царственным жестом он извлек из кармана восемь темно-голубых бумажек.
Луиза стиснула пальцы. Генри выпрямился на стуле.
— Я не уверен, что Луизе… — начал было он.
— Это не «Фоли Бержер», — сказал Ив Боннефуа, наклоняясь к Генри, — это всего-навсего «Казино де Пари». Spectacles [19] , танцы. Словом, вы увидите. — Он начал изображать канкан пальцами на столе. Генри повернулся к Шарлотте Боннефуа, лицо его все еще выражало неуверенность. Она встретила его взгляд и улыбнулась.
19
Представления (франц.).
— Ничего, — сказала она. — Это вроде мюзик-холла.
Заверения Шарлотты и молящий взгляд Луизы застали Генри врасплох, и он подавил свои опасения.
— Будь по-вашему, — сказал он и был награжден одобрительными возгласами всех супружеских пар.
7
Они сидели в ложе, вернее в некоем полукружии, отделенном от других таких же полукружий тонкой перегородкой. В ложе было четыре ряда сидений — по два сиденья в каждом ряду, и они слегка возвышались одно над другим. Пары перемешались; впереди сидели миссис Хиндли и мистер Хальбестром, за ними — Луиза с Ивом Боннефуа, затем миссис Хальбестром с англичанином и в последнем ряду Шарлотта Боннефуа и Генри Ратлидж.