Дочь профессора
Шрифт:
— С кем ты ходила в кино? — спросил профессор.
— Да с Шерри, Фанни и Мириам. Ты их знаешь. Мириам пришлось взять с собой Саула.
— Кто такой этот Саул?
— Братишка, младше ее.
— Я раза два встречался с их отцом. Он производит очень приятное впечатление.
— Ну что ж, она тоже ничего. В общем, она довольно ужасна, но смешная. Иногда с ней бывает забавно.
— Чём же она так ужасна?
— Ну… она такая толстая.
— Когда-нибудь и ты станешь толстой, — сказал профессор улыбаясь и шутливо ткнул дочь пальцами в ребра.
— Вот уж никогда, —
— Станешь, если без конца будешь поедать мороженое и пить молочные коктейли с содовой.
— Я? Молочные коктейли?
— Да у тебя и сейчас еще губы в молоке, — сказал профессор. — Вы, черт побери, конечно, ели мороженое, пока я тебя тут ждал.
Луиза облизнула губы.
— Я ведь сказала, что приду к шести.
Профессор поглядел на часы.
— Да, ну ладно, — сказал он. — По крайней мере на этот раз ты не так сильно опоздала, как обычно. Луиза улыбнулась отцу.
— Джентльменам как будто полагается ждать, — сказала она.
— Только не собственных дочерей.
— Мама же не толстая, — сказала Луиза.
— Она никогда не ест мороженого.
— Да, не ест, — сказала Луиза, искоса поглядывая на отца. — Но она пьет джин, в котором, во всяком случае, не меньше калорий, чем в мороженом. И ты тоже пьешь и тоже не толстеешь.
— Ну хорошо, хорошо, — сказал профессор, пропуская дочь вперед в калитку большого сада, в глубине которого, подальше от улицы, стоял их желтый деревянный особняк. — А теперь ступай и приготовь мне коктейль, раз уж ты ела сегодня мороженое.
Луиза рассмеялась, взбежала по ступенькам и скрылась за решетчатой дверью. Она швырнула свою сумочку на столик в холле и, не заметив, что промахнулась и сумочка соскользнула на пол, прошла в гостиную и направилась прямо в угол — к бутылкам и бокалам.
— Подними, — сказала мать, стоя спиной к Луизе перед рисунком Тулуз-Лотрека, на котором была изображена парижская проститутка.
— Что поднять? — спросила Луиза, — Твою сумочку.
— Она на столике,
— Ее там нет.
— Я готовлю папе коктейль.
— Подними ее.
Луиза подрыгала ногой, подавляя желание топнуть, вернулась в холл, столкнувшись в дверях с отцом, подняла сумочку и бросила ее на столик.
— Где же обещанный коктейль? — спросил Генри.
Луиза обернулась к нему, лицо ее было угрюмо и хмуро, но отец продолжал улыбаться, и ее раздражение улеглось. Она вернулась в гостиную и снова взялась за приготовление коктейля: положила кусочки льда в стеклянный кувшин, очистила лимон, отмерила мензуркой джин и затем, прищурившись, совершенно так же, как отец, прибавила «капельку вермута», как всегда, слегка переборщив.
Лилиан Ратлидж отошла от картины и поглядела на отца и дочь. Она тоже была высока, стройна, белокожа, но совсем другого типа, нежели Луиза, — мягче, женственней. Отец и дочь слегка сутулились, мать держалась очень прямо. Ей было лет тридцать семь — тридцать восемь, и она безотчетно старалась взять от жизни все в эти последние годы своего осеннего цветения.
В руке у нее был бокал с коктейлем, и она уже переоделась для вечера в блузку и юбку. Когда Генри подошел к ней, она улыбнулась, опустив уголки губ. Он хотел ее что-то спросить, но потом отвел глаза и промолчал.
— Как прошел день? — спросила Лилиан.
Генри пожал плечами.
— Как обычно.
— А у тебя? — спросила Лилиан Луизу.
— Неплохо. Ходила в кино в Бостоне.
— Что-нибудь интересное?
— Дрянь.
— Я же тебе говорила.
— Ну да, только я уже пообещала Шерри и остальным девочкам.
— Она говорит, что роман лучше, — сказал Генри.
Лилиан улыбнулась мужу. Луиза, перехватив эту улыбку, опустила глаза, нахмурилась и повернулась к отцу.
— Можно мне выпить тоника?
— Разумеется.
— Если это последняя бутылка, ступай принеси еще, — сказала Лилиан, когда дочь направилась к бару.
— А где Лаура? — спросил Генри.
— Она у Бруксов.
— Нам придется поехать за ней?
— Они обещали отвезти ее домой. Она у них и поужинает.
— Мы куда-нибудь идем сегодня?
— Нет, на этот раз нет.
— Слава тебе господи, — сказал профессор и осушил свой первый бокал джина с вермутом.
2
Комната, в которой они сидели втроем — отец, мать и дочь, — неторопливо потягивая напитки, была совсем недавно отделана заново и элегантно обставлена, но о том, что профессор не только очень известен, но и богат, говорили в первую очередь висевшие на стенах картины. Помимо рисунка Тулуз-Лотрека, здесь было полотно Ротко, небольшая картина Тобей, этюд в розовых тонах Ренуара и акварель Писсарро. И в глубине гостиной — жемчужина этой небольшой коллекции: «Женщина в ванне» кисти Боннара. Именно для того, чтобы создать нужный фон этой картине и была выбрана светло бежевая краска для стен; с Ротко этот цвет гармонировал не столь удачно. По обе стороны камина стояли невысокие, встроенные в стену книжные полки, с которых глядели не обычные корешки ученой библиотеки профессора, а старый пергамент, поблекшая кожа и золотое тиснение собрания настоящего библиофила. Сверху на этих полках, а также в разных других местах гостиной находилось несколько красивых, редких и ценных предметов: египетский саркофаг пятого века до нашей эры, в котором некогда покоилась мумия ребенка; инкрустированный ятаган, который мог бы принадлежать Саладину; серебряные с позолотой и гравировкой часы, примерно восемнадцати дюймов в высоту, работы парижского мастера, жившего в годы правления Людовика XV.
Бюро Лилиан относилось к той же эпохе, что и часы; сейчас крышка была откинута, и на доске в некотором беспорядке лежали бумаги. На полочке бюро стояли две фотографии в серебряных рамках: одна из них запечатлела Генри в молодости (банальный портрет подающего надежды молодого человека), на другой можно было лицезреть все семейство три года назад, когда Лауре было девять лет, а тринадцатилетняя Луиза походила на сорванца мальчишку. На фотографии все они казались счастливыми — более счастливыми, чем теперь, — впрочем, тогда они ведь знали, что глаз объектива вот-вот откроется и увековечит их, в то время как теперь никто за ними не наблюдал.