Дочь профессора
Шрифт:
Было в этом кое-что положительное и для Генри. Он бы не получил места, которое занял теперь в Гарварде, если бы его предшественник не был отозван в Вашингтон, и, так как было непохоже, чтобы услуги Генри могли потребоваться в столице раньше, чем через десять лет, он приобрел для своего семейства большой особняк на Брэттл-стрит в Кембридже. К тому же по духу он чувствовал себя настолько близко стоящим к кормилу власти, что практическое распределение постов уже не имело большого значения. В Джоне Кеннеди с такой полнотой воплотился идеал каждого американского либерала, а Ратлиджи причисляли себя к таковым, что они прожили эти первые сто дней и последовавшие
Не трудно поэтому представить себе, как велика была их скорбь, когда президента застрелили. Как и многие из его соотечественников, Генри долго не мог забыть обстоятельств, при которых он услышал эту весть. Возвращаясь с совещания в Балтиморе, он был проездом в Нью-Йорке и договорился пообедать с некоей Беверли, бывшей однокашницей Лилиан, ныне дамой в разводе.
— Разве вы но знаете? — сказала Беверли, когда он позвонил ей. — Убили президента.
И тогда Генри, хотя из трубки до него доносились всхлипывания Беверли, извинился, отменил под каким-то предлогом встречу, тут же позвонил Лилиан, которая, оказывается, уже все знала, и таким же мертвенным голосом, как у нее, сообщил, что вылетает следующим самолетом.
Она встречала его в Логанском аэропорту.
— Даже Лаура плакала, — сказала она.
Он взял ее руку, сжал в своей, и они поехали домой.
Вечер они провели с друзьями, в молчании, включив телевизор, не потому чтобы какое бы то ни было сообщение могло сейчас иметь значение, но просто потому, что это отвлекало, не давало впадать в отчаяние.
В одиннадцать часов вечера Билл Лафлин позвонил со своей виллы на Виргинских островах, где он случайно оказался в это время.
— Это ужасно, ужасно, — сказал он, — но прежде всего мы должны уяснить себе, к каким это приведет последствиям в политической жизни страны.
— Да, — сказал Генри. — Джонсон не удержится.
— Страна не потерпит техасца в Белом доме, — сказал Билл, — да к тому же у Бобби слишком много врагов. — Конгрессмен словно бы думал вслух, говоря по междугородному телефону. — Конечно, есть еще Хьюберт, но это будет такой разительный контраст… Черт побери, Гарри… может быть, это и есть наш шанс?
— Может быть, — почти автоматически ответил Генри.
— Послушай, Гарри, — сказал Билл Лафлин. — Не можете ли вы с Лил прилететь сюда завтра? Мы тут, понимаешь ли, застряли, потому что Джин сломала бедро. Я позвоню Бэду и Стрэттену и попрошу их тоже приехать.
— Ну что ж, попробую отменить мою лекцию, — сказал Генри. — Да, пожалуй, мы можем приехать.
— Тогда валяйте. Это во всех отношениях будет лучше — подальше от газетчиков.
Закончив разговор с Лафлином, Генри вышел из своего кабинета и направился в гостиную к Лилиан.
— Билл хочет, чтобы мы приехали в Санта-Крус, — сказал он.
— Когда?
— Завтра.
Выражавшее безграничную скорбь лицо Лилиан слегка оживилось.
— Хорошо, — сказала она. — А как же дети…
— Они могут побыть у нас, — сказала Анна Притцлер, жена профессора-испаниста, приятно взволнованная тем, что ей будет отведена эта скромная роль в историческом событии.
9
Им и прежде не раз приходилось останавливаться в Санта-Крус у Лафлинов, когда они летали из Бостона в Сан-Хуан и обратно. Генри никогда не любил эти каникулы в тропиках, отчасти потому, что терпеть не мог влажной жары, отчасти же потому, что все больше и больше чувствовал себя не в своей тарелке в компании Билла, Джин и их друзей. Если прежде, при всем их несходстве, оба приятеля как бы дополняли друг друга, то теперь взаимные различия стали вступать в противоречие. Но совершенно так же, как Генри не хотел признаться ни Лилиан, ни самому себе в том, что мороз ему приятнее солнечного сияния, так он таил про себя и свое истинное мнение о Билле Лафлине — о его деловом стиле и несгибаемом упорстве. Ему все же не хотелось покидать лафлинской упряжки, ибо если он и чувствовал себя счастливее со своими книгами и студентами, то, с другой стороны, только практическое участие в политической деятельности давало ему ощущение, что он не просто кабинетный ученый, и удовлетворяло его честолюбивое желание приносить реальную пользу своей стране. Поэтому на совещании он воздержался от высказывания оппозиционных взглядов, понимая бесплодность всякого спора с Биллом и его соратниками — спора с радикальных позиций.
На этот раз на совещании, кроме него и Билла, было еще восемь человек — вся лафлинская упряжка битюгов в полном составе. Все они были более или менее основательно потрясены убийством президента и все более или менее откровенно взволнованы тем, как это событие может отразиться на их кандидате и на личной карьере каждого из них. Встретившись, они поначалу обменялись всеми приличествующими случаю выражениями скорби, но жар честолюбия вскоре возобладал над притупляющейся печалью, и в тот же вечер мужчины собрались на совещание в доме, пока их жены играли в бридж на террасе над морем. Билл, стройный, загорелый, потягивая ром и кока-колу, развивал перед ними свои соображения о вытекающих из ситуации политических перспективах, и чем больше он пил, тем радужнее рисовались ему эти перспективы.
— Если бы не наша чертова конституция, — сказал он, ухмыльнувшись собственному кощунству, — мы могли бы сейчас двинуться на штурм. Никто не хочет Линдона, никто.
— Придется нам его терпеть до будущего года, Билл, — сказал Стрэттон Джеймс, юрист.
— Придется терпеть его в Белом доме, — сказал Билл, — и на съезде тоже, но если oн полетит при первом голосовании, его не выдвинут в кандидаты вообще.
— Сторонники Кеннеди не станут голосовать за него, — сказал Бэд Бирнбаум из Нью-Йоркского отделения.
— Съезд расколется на три клана, — сказал Билл. — Линдон, Хьюберт и Бобби. На этом они застрянут и в конце концов начнут искать четвертого кандидата, и этим четвертым кандидатом как раз должен буду оказаться я…
И в таком духе еще и еще далеко за полночь. Генри говорил мало, потому что ему, в сущности, нечего было сказать. Он считал, что все решится в ближайшие месяцы и будет зависеть от того, какую линию изберет Джонсон, а до тех пор бессмысленно вынашивать какие-либо стратегические планы — можно только фантазировать и носиться со своими фантазиями. Он не сказал этого собравшимся. Он видел, что Билл упоен своей мечтой, что кровь в нем кипит и будет кипеть, пока не найдет себе выхода или не остынет мало-помалу.