Дочь профессора
Шрифт:
На Гарвардской площади они вышли из автобуса, и Мириам немного отстала, чтобы отделаться от своего братца. Он все время отпускал какие-то грубые шуточки, которые казались ему забавными, однако ни разу не вызвали улыбки на губах Луизы, что приводило его сестру в страшный конфуз. К тому же он был очень толстый и уродливый, и это напоминало Мириам, что и она пухленькая и некрасивая. Впрочем, она, по-видимому, смирилась со своей полнотой, так как вошла вместе с остальными девочками в закусочную на площади и заказала себе огромную порцию молочного
Луиза взяла банановое мороженое с орехами и небрежно лакомилась им, восседая на высоком табурете, — впрочем, что бы и в каком количестве она ни поедала, это никак не отражалось на ее стройной фигурке. В то время как Мириам откровенно обжиралась, а две другие девочки с различной степенью жадности отправляли в рот ложку за ложкой холодную сладкую смесь, Луиза элегантно, почти совсем по-европейски полизывала мороженое кончиком языка.
— Где Саул? — спросила она Мириам.
— Домой пошел.
— Он что же, не захотел молочного коктейля?
— Нет, верно, хотел, но я… К черту, я ведь обещала ему только сводить его в кино.
— Ты должна была угостить его коктейлем. Раз уж он был с нами.
Мириам покраснела, глаза ее налились слезами. Две другие девочки, Шерри и Фанни, с еще большим уважением поглядели на Луизу. Потом Шерри — та девочка, на которой было платье с чужого плеча, — начала набирать в легкие воздух, словно это помогало ей придать себе отваги, после чего дрожащим голосом обратилась к Луизе.
— Послушай, Луиза, — сказала она, — послушай, ты поедешь в лагерь в этом году?
Щеки Луизы порозовели.
— Нет, не думаю, — сказала она.
— О, — сказала Шерри и, поникнув на табурете, испустила глубокий вздох.
— А я, наверное, поеду, — сказала Фанни, но это заявление, по-видимому, не слишком утешило Шерри.
— Я не знаю, поеду ли я, если Лу не поедет, — сказала она.
Мириам хранила молчание.
— Дело в том, — сказала Луиза, скромно опустив глаза на пустую вазочку и стараясь подобрать со дна остатки мороженого, которые никак не подцеплялись на ложку, — дело в том, что мы с папой, возможно, поедем в Европу.
— О, вот как! — сказала Фанни. Шерри только молча кивнула головой.
— Да, конечно, — сказала Мириам, — кому охота ехать в лагерь, если вместо этого можно поехать в Европу.
— Мне бы очень хотелось поехать в Европу, — сказала Шерри. — Надеюсь, когда-нибудь все-таки поеду.
— Я еду только потому, — сказала Луиза, — что папе надо быть на конференции в Париже, а мама не хочет ехать.
— Мама не хочет ехать? — переспросила Шерри. — В Париж?
— Да, не хочет. Она же была там тысячу раз, и притом ей не нравятся французы. Она говорит, что они хамят американцам.
— Ну, тогда, конечно, другое дело, — сказала Шерри, — если она уже там была… тем более тысячу раз. Вот моя мама тоже частенько ездила с папой в Нью-Йорк, а теперь уже ездит не так часто.
Луиза улыбнулась, проявляя вежливый интерес, взяла свою сумочку и соскользнула с табурета.
Она ответила улыбкой на почтительную улыбку сторожа, кивнула одному из студентов отца, который крикнул ей: «Привет, Луиза!», подошла к Элиот-Билдинг и, не постучавшись, вошла в приемную. Секретарша подняла голову и улыбнулась ей.
— Он ждет вас, — сказала секретарша, и Луиза прошла прямо в кабинет профессора политической теории.
Когда она вошла, профессор встал. Ему исполнилось уже сорок четыре года, но, несмотря на разницу пола и возраста, сходство между отцом и дочерью сразу бросалось в глаза — те же черты лица, та же манера держаться. Отец тоже улыбнулся Луизе — еще одно звено в цепи улыбок, которой была оплетена ее жизнь, с той только разницей, что это звено было, без сомнения, более надежным, чем остальные; в улыбке отца не было, разумеется, той робкой почтительности, как в улыбке старика сторожа. Это была приветственная и чуть-чуть заговорщическая улыбка, и дочь ответила на нее такой же улыбкой.
Профессор, как и дочь, был высок ростом и наклонился, чтобы ее поцеловать. Прикосновение к ее нежной щеке явно доставило ему удовольствие, так же как ей — легкая шершавость его бритого подбородка.
— Ну, как тебе понравилось?
— Довольно паршиво, — сказала она. — Понимаешь, если сравнивать с книгой…
— Из хороших книг обычно получаются плохие фильмы, — сказал профессор, закрывая свой портфель из свиной кожи, — а вот из плохих книг иной раз создается что-то хорошее.
— Я предпочитаю хорошие книжки, — сказала Луиза.
Быть может, это не вполне соответствовало действительности, однако побудило отца обнять ее за плечи, когда они выходили из кабинета.
— Правильно, — сказал профессор и, после того как оба изысканно вежливо попрощались с секретаршей, продолжал: — В конечном счете от книг получаешь больше. Я могу десятки раз перечитывать «Анну Каренину», но не припомню такого фильма, который мне бы захотелось посмотреть больше двух раз.
— Романы глубже, — сказала Луиза, выходя из ворот на Гарвардскую площадь. — Не правда ли, они глубже, потому что они сразу действуют тебе на воображение и нет никаких там актеров и костюмов, которые только мешают.
— Да, я тоже так считаю, — сказал профессор, впрочем, это и было его собственное мнение, только высказанное устами дочери.
Держась за руки, они обошли площадь и свернули на Мейзн-стрит, Был теплый вечер на исходе весны, пожалуй даже слишком теплый, чтобы держаться за руки, но это уже стало традицией — так они гуляли всякий раз, когда Луиза заходила за отцом в университет, и это маленькое неудобство не могло испортить им удовольствия от прогулки.