Дочь регента
Шрифт:
Гастон чуть было не поблагодарил начальника полиции, но удержался. Если бы он поблагодарил его, могло бы показаться, что он испугался. Он надел камзол и шляпу, пристегнул манжеты и той же дорогой вернулся в Бастилию.
«Они не захотели вести допрос молодого дворянина под пыткой, — подумал он, — они ограничатся судом и смертным приговором».
Но угроза допроса имела и свою положительную сторону: теперь, когда судья избавил шевалье от предварительных пыток, которые он взял себе за труд так подробно описать, мысль о смерти для Гастона была легка и сладостна. И более того, вернувшись в камеру, шевалье испытал радость при виде того, что казалось ему омерзительным всего час назад. И камера была веселенькая, и вид из окна восхитительный, самые грустные изречения, нацарапанные на стенах, казались мадригалами по сравнению с вполне материальными орудиями, висевшими на стенах камеры пыток, а уж тюремщики рядом с палачами выглядели просто воспитанными дворянами. Он не провел и часа в созерцании всех этих предметов, которые сравнение теперь делало такими милыми его сердцу, как за ним пришел главный тюремщик Бастилии в сопровождении надзирателя.
«Понимаю, — подумал Гастон, — приглашение коменданта не более чем уловка, придуманная для того, чтобы узник не испытал страха смерти. Сейчас меня проведут через какую-нибудь камеру с подземными карцерами, я провалюсь туда и умру. Да исполнится воля Твоя!»
Гастон поднялся, грустной улыбкой попрощался с камерой и твердым шагом последовал за тюремщиком. Подойдя к последней решетке, он удивился тому, что еще никуда не свалился. Раз десять на этом пути он произносил имя Элен, чтоб умереть с ним на устах; но за этим поэтическим призывом ровно ничего не следовало, и узник сдержанно прошел по подъемному мосту и оказался в комендантском дворе, а затем и в корпусе, где жил комендант. Господин де Лонэ вышел ему навстречу.
— Даете ли вы мне слово, шевалье, — сказал он Гастону, — не помышлять о побеге, пока будете у меня? Разумеется, — прибавил он, улыбаясь, — что, как только вы снова окажетесь у себя в камере, я снимаю с вас слово, и это уж мое дело принять меры к тому, чтобы пользоваться вашим обществом как можно дольше.
— Даю вам слово, сударь, — ответил Гастон, — но на тех условиях, какие вы предлагаете.
— Прекрасно, сударь, входите, вас ждут.
И комендант провел Гастона в гостиную, прекрасно обставленную, хотя и по моде Людовика XIV, что к тому времени уже несколько устарело. Гастон был совершенно ослеплен, увидев находившихся там многочисленных благоухающих дам и господ.
— Господа, имею честь представить вам шевалье Гастона де Шанле, — произнес комендант.
Затем он представил по очереди всех гостей.
— Герцог де Ришелье.
— Граф де Лаваль.
— Шевалье Дюмениль.
— Господин де Малезье.
— О, — воскликнул, кланяясь и улыбаясь, Гастон, — да здесь весь заговор Селламаре!
— Кроме господина и госпожи дю Мен и самого Селламаре, — ответил аббат Бриго, кланяясь в свою очередь.
— Ах, сударь, — сказал с упреком Гастон, — вы забыли храброго шевалье д'Арманталя и высокоученую мадемуазель де Лонэ.
— Д'Арманталь не встает с постели из-за раны, — ответил Бриго.
— А что до мадемуазель де Лонэ, — сказал шевалье Дюмениль, покраснев от радости при виде своей возлюбленной, — то вот и она, сударь, она оказала нам честь отобедать с нами.
— Соблаговолите представить меня ей, сударь, — попросил Гастон, — какие могут быть церемонии между узниками? Я рассчитываю на вашу любезность.
И шевалье Дюмениль, взяв Гастона за руку, представил его мадемуазель де Лонэ. И все же, как ни владел собой Гастон, на его подвижном лице отразилось некоторое удивление.
— А, шевалье, — произнес комендант, — вот я и поймал вас: вы тоже, как добрых три четверти парижан, думали, что я пожираю узников, ведь так?
— Нет, сударь, — ответил, улыбаясь, Гастон, — но признаюсь, я думал, что честь отобедать с вами будет перенесена на другой день.
— Почему, сударь?
— Это входит в ваши привычки, сударь, для возбуждения аппетита у ваших узников заставить их перед едой совершить прогулку, которую я…
— Ах, да, верно, сударь! — воскликнула мадемуазель де Лонэ, — ведь это вас только что вели на допрос?
— Меня, мадемуазель, — ответил Гастон, — и поверьте, что только столь серьезное препятствие могло удержать меня вдали от столь изысканного общества.
— О шевалье, — сказал комендант, — за подобные вещи на меня не следует сердиться: они вне моей юрисдикции. Я, слава Богу, военный, а не судья. Не будем смешивать оружие и мантию, как говорил Цицерон, мое дело — стеречь вас, мешать вам убегать и делать ваше пребывание в Бастилии как можно приятнее, чтобы вы снова стремились попасть сюда и развеять мою скуку своим обществом. Дело метра д'Аржансона — пытать вас, отрубать вам головы, вешать, колесовать и четвертовать, если он может; пусть каждому останется его ремесло. Мадемуазель де Лонэ, нам объявили, что кушать подано, — сказал комендант, видя, что открылись обе створки двери. — Не угодно ли вам опереться на мою руку? Простите, шевалье Дюмениль, я уверен, что вы считаете меня тираном, но я хозяин дома и пользуюсь своими привилегиями. К столу, господа, к столу!
— О, тюрьма — ужасная вещь! — произнес, изящно подергивая манжеты, герцог Ришелье, которого хозяин усадил между мадемуазель де Лонэ и графом Лавалем. — Рабство, оковы, засовы, тяжкие цепи!
— Передать вам раковый суп? — спросил комендант.
— Да, с удовольствием, сударь, — ответил герцог, — ваш повар превосходно готовит его, и я просто досадую, что мой повар не участвовал вместе со мной в заговоре. Он бы воспользовался пребыванием в Бастилии, чтобы брать уроки у вашего.
— Господин граф, — обратился комендант к Лавалю, — шампанское рядом с вами, прошу вас, не забывайте о своей соседке.
Лаваль с мрачным видом налил себе бокал шампанского и осушил его до последней капли.
— Я его получаю прямо из Аи, — сказал комендант.
— Вы дадите мне адрес вашего поставщика, хорошо, господин де Лонэ? — спросил Ришелье. — Потому что, если регент не отрубит мне голову, я впредь буду пить только это вино. Что поделать, я пристрастился к нему за три моих пребывания у вас, а я раб привычки.
— Правда, сударь, — сказал комендант, — возьмите пример с герцога Ришелье, он у меня завсегдатай, поэтому у него здесь есть собственная камера, в которую в его отсутствие никого не помещают, разве уж когда совсем все переполнено.
— Этот тиран-регент может закрепить камеру за каждым из нас, — сказал Брито.
— Господин аббат, разрежьте, пожалуйста, этих молодых куропаток, — прервал его комендант, — я не раз обращал внимание на то, что служители церкви делают это особенно хорошо.
— Вы делаете мне честь, сударь, — ответил Бриго, поставил перед собой серебряное блюдо с означенной дичью и принялся ее разделывать с ловкостью, доказывавшей, что господин де Лонэ — наблюдательный человек.
— Господин комендант, — сердито обратился граф де Лаваль к господину де Лонэ, — не могли бы вы мне сказать, не по вашему ли приказу меня сегодня разбудили в два часа ночи, и объяснить, что значит подобное безобразие?