Дочь реки
Шрифт:
До самого вечера все содрогалось внутри от мыслей, о чем мог поведать Рарог князю: ведь они наверняка говорили. И что теперь с ним будет дальше? Что будет с ним и Грозой — после такой-то встречи?
А наутро Драгица разбудила Грозу рано.
— Вставай. Не то опоздаем и после только слухи ловить сызнова придется, — ворчала она, хлопоча вокруг, доставая из ларя ее с одеждой чистые рубахи. — А ты сама знаешь, что они порой плести могут.
— Знаю, — Гроза резво скатилась с лавки и принялась собираться.
Ничего, что могло бы рассказать ей о Рароге больше, она пропускать не хотела. Скоро они вместе с наставницей спустились во двор: а там уже собралось немало люда, даже из посада пришли, с ближних кругов: пускали всех любопытствующих.
Как будто и боги из самого Ирия решили взглянуть, что будет деяться на княжеском дворе. Око светило ярко, даже припорошенное мутной дымкой. Парило. Люди встряхивали вороты рубах и смотрели в небо, ожидая, что к вечеру, верно, будет гроза.
Князь нынче говорить не хотел: за него говорил сотник Деньша. Высокий и статный, он привлекал внимание всех вокруг. Голос его основательный и уверенный далеко разносился по всему двору. Все ж малость не успели Гроза с Драгицей — а потому пришлось слушать уже окончание речи Деньши, да и то пробиваться через толпу ближе: чтобы хоть одним глазком успеть увидеть Рарога и князя — понять по их лицам, все ли так худо, как думалось. А еще убедиться, что вчерашний взгляд находника, такой обжигающе бесстрастный, просто почудился издалека.
— Если ты утверждаешь, будто невиновен в том, на что указывают слова уважаемых людей…
— Те уважаемые люди не знают и не слышали ничего. Не видели толком — а уж придумали, — передернул плечами Рарог.
Его руки были связаны за спиной, словно он мог кинуться на кого-то, а то и на самого Владивоя, что сидел в высоком стуле чуть позади и внимательно, с явной тяжестью во взгляде, изучал его с головы до ног.
— Но даже так я готов им верить больше, чем тебе, — все же отозвался он. — Или твоим ватажникам, которые даже не пришли с тобой, вижу.
— Мои ватажники — люди ничем не хуже других, — усмехнулся находник.
Владивой встал и подошел к Рарогу. Мельком окинул взглядом толпу, что так и колыхалась кругом — на миг всего лишь задержался на лице Грозы. И тогда-то ее заметил находник тоже. И снова — холод стальной полоснул по груди от его взора как будто отстраненного и чужого.
— Ты скажи лучше, как доказывать правду станешь, коли она твоя? — отвлек его на себя Владивой.
— Испытания пройду, какие ты пожелаешь мне назначить. Какие люди скажут: мне нечего бояться.
Люд загомонил кругом. Басовитые голоса кметей зарокотали: все принялись обсуждать и решать, как испытать того, кто, может, убийца подлый, кроме того, что еще и находником был долго.
— Тогда, если ты перед богами честен… Перед народом и перед погибшим Домаславом, то тебе и впрямь бояться нечего, — согласился Владивой. Голос его оборвал расходящийся кругом шум. — Пусть тебе будет испытание водой: холодной и нагретой праведным Огнем.
— Сварить меня думаешь? — вскинул брови Рарог. И ни капли сомнения или опаски не отразилось на его уверенном лице.
Гроза все смотрела в него, и не могла никак взгляда отвести. Только он не смотрел. И оттого голова раскалалясь, мысли покоя не давали, за что на нее осерчал вдруг? Отчего она стала ему словно бы чужой — это после того, что случилось в Ярилин день. Хуже нет того, чтобы в неведении маяться и придумывать себе страсти разные, от которых даже тошнота в груди ворочается. Есть оружие стальное, острое — коим может враг иссечь тебя до крови. Но другое страшнее — когда сам себя на части рвешь, когда когтями в нутро впивается неуверенность и неизвестность.
— Нет, целиком варить не станем, — поддержал насмешливый вопрос находника князь, неспешно возвращаясь на свое место. — Только руки.
Гроза так и выдохнула резко, представив вдруг, что руки Рарога, которыми он держит кормило и лук, вдруг могут отказаться искалеченными. Справедливость богов редко касается тех, кто проходит через испытания огнем и водой. Потому как в них больше злости людской, страсти наказать — пусть и невиновного. Увериться в том, что есть те, кто ответ понесет за несчастья, что нежданно сыпятся на голову. Всего в них достаточно — но только не желания узнать правду. Остаются ожоги, порой страшные. И по хребту прошлась дрожь от воспоминаний ярких: как чуткие пальцы Рарога блуждали по спине Грозы, как мягко касались лица — и оттого даже слезы на глаза наворачивались.
— А дальше что? — чуть поразмыслив над велением Владивоя, поинтересовался Рарог.
— А дальше пусть тебя река примет. Если не отторгнет, значит, и впрямь не виноват.
Владивой поднял взгляд на Грозу, словно для нее только это говорил. И взгляд его потемневший ясно давал понять, что ничем щадить он находника не станет. И оттого завертелось внутри предчувствие недоброго. Того, что ускользало от взора раньше. Почти явная одержимость Владивоя, которая толкала его на любые безумства. Заставляла его нарушать любые границы, что установлены богами и людьми. А значит, оставлять так просто все только на его одну волю нельзя.
Гроза повернулась и, схватив притихшую Драгицу за руку, потащила ее прочь.
— Ты помочь мне должна, — зашептала, озираясь по сторонам.
— В чем же помочь-то? — наставница явно напугалась и даже попыталась вырваться из ее рук. — Что ты опять задумала, Гроза? Чего не живется тебе спокойно?
Она остановилась едва зашли они за угол терема. Словно никуда идти не собиралась, пока не объяснятся. Тут многие услыхать могли, да в хоромине, верно, не меньше ушей любопытных, хоть и не видно их.
— Я не хочу в Волоцке оставаться, — проговорила Гроза, едва владея собственным дыханием. — Я уйти должна. С ним.
Махнула рукой в сторону двора, где еще не стихал взбудораженный гомон голосов.
— Ты в уме ли? — воскликнула Драгица, да спохватилась, прикрыв ладонью рот. Затараторила тихо, наклонившись к Грозе. — Ты меньшицей княжеской должна стать. Чего тебе еще надо? С такой-то жизнью, как у тебя. С таким прошлым. Он по тебе с ума сходит, не видишь разве? Будешь горя не ведать за его спиной. Находника ей подавай. Скитаться еще, небось, вздумала?