Дочь реки
Шрифт:
— Рарогом меня люди кличут, — ответил наконец и растянул губы в не слишком доброй улыбке.
Оно и не удивительно вовсе: о том Рароге изрядно были наслышаны в княжестве уж два лета как. И неизвестно еще, чего было в людских толках больше: одобрения его за то, что русинов, треплющих самые ближние к морю веси и города, время от времени гоняет, или злости за то, что он вдоль Волани и притоков ее ближних едва не как князь хозяйничает. И никому-то его поймать не удавалось. А тут вот он: стоит прямо перед княжеским десятником и бежать, кажется, не собирается. Да и как его вязать? Помог ведь. А иначе, если русины и не порубили бы всех насмерть, так в полон свели бы да и продали где. Или отбиться бы, может, удалось, да большой кровью.
— А не шутишь? — прищурился Твердята. — Нынче Рарогом называться всяк может. В лицо его мало кто знает.
— Мне нет нужды другим прикидываться, — повел муж плечом, на котором перекинутым лежал ремень налучи. — Мы с русинами этими утром столкнулись крепко. Кто успел лодьи свои развернуть. Кто нет — тех почти всех побили, но некоторые ушли по берегу. Вот и на вас налетели. Видно, лошади им понадобились.
Кмети так и замерли все, прислушиваясь. Но одного грозного взгляда десятника на них хватило, чтобы снова разбрелись, не задерживались.
— А вы тут как оказались? — не унимался Твердята.
— Встали неподалеку струг один подлатать: на пороги налетели выше по течению. В погоне-то, — спокойно разъяснил Рарог. — А эти, видно, где-то рядом проходили. Не знали о нас. А то не сунулись-то разбойничать так недалеко.
— Сами-то… — буркнула Драгица, выслушав рассказ. — Спасибо вам, конечно. Да шли бы своей дорогой теперь.
— Подожди, — махнул на нее рукой десятник.
Огляделся еще раз, вздохнул. Людей и без того не слишком много в отряде было: для княжны, конечно, достаточно, чтобы не так далеко проводить, а вот отбиваться
— не очень-то, как оказалось. Теперь и вовсе дальше как ехать?
— Ты чего раздумываешь? — усмехнулся ватажник. — Коль хочешь попросить, чтобы проводили вас, так попроси. Мы ж люди незлые. А особенно девиц никогда не обижаем. И раз надо их в сохранности до места довезти…
— Ишь, девиц ему! — снова огрызнулась наставница.
Княжна зашикала на нее, конечно. А после и сама привстала, осторожно ступая на ушибленную ногу.
— Если вы проводите нас, — заговорила твердо, — отец мой вам очень благодарен будет.
— Нам теперь в Волоцк возвращаться, — напомнил десятник. — А там находникам вряд ли кто обрадуется.
— А нам вот Волоцк не помешает, — разулыбался Рарог. — И он меня ничуть не пугает. Нам бы лодью починить. А там мастера, как водится, самые лучшие. И коль ты, княжна, пообещаешь, что нас там никто теснить и гнать не станет, то мы вас даже по воде туда доставим. Так быстрее будет.
Вот же сметливый какой: уж и догадался, что перед ним не какая-то боярышня, а сама княжна. И чем это теперь обернется — знать бы. Гроза переглянулась с десятником, которому опасная затея княжны так же не понравилась, как и ей. Она отошла в сторону, присела рядом с Беляной, пока мужи что-то между собой еще решали.
— Хорошо ли с находниками речными якшаться? — она оглянулась на Рарога. — А вдруг заведут куда, а там и потреплют твое приданое? Да и тебе подол. Не слыхала о них, что ли? Грабят купцов разных, бывает. И неведомо, на какой излучине подкараулят.
— Они помогли нам. И не торопятся добивать. Хоть и могли, — возразила Беляна. Пригляделась к Грозе пристально, отчего-то даже голову чуть набок наклонив. — Чего это ты струсила вдруг?
Гроза только плечом дернула. И сама не понимала, чего так тревога ее колотила. Верно, хотели бы зло какое сотворить, так уже сотворили бы. Ватажников теперь было даже поболе, чем кметей. И говаривали, в "дружине" Рарога воины все умелые: не просто сброд для устрашения. Хотели бы потягаться — не медлили бы, верно.
— Ну смотри. Достанет Владивой Гневанович розги и отстегает тебя, как в детстве бывало — за такую-то дружбу.
Она встала, поправляя подол и опуская на голову княжны гневный взгляд. Хоть и немногим, а старшая подруга. Вон и Драгица глядит в кои-то веки одобрительно, кивает. Но пока женщины между собой рядились, мужи уже все решили: станом одним на ночь расположиться, ведь в дорогу теперь уж не тронешься. Стемнело почти. И завтра на рассвете по реке обратно к Волоцку собрались двинуться. А лошадей отправить под присмотром двух кметей по дороге, потому как всех на струги не загонишь. А телега все равно теперь бесполезна: с убитым-то мерином. Да и обод колеса треснул.
И никто возражений Грозы слушать не стал. Мужи предпочли позабыть на время, что они вовсе друг другу не приятели и не соратники: мирно развернули шатры, что вынули из телеги и стругов. Костры развели и запасы принялись из мешков доставать. Женщинам одно и осталось, что раненых обиходить-перевязать и помочь хоть какую вечерю справить на всех.
— Хоть поедим нынче вкусно, а не то месиво, что ты нам, Калуга, каждый раз стряпаешь, — веселились ватажники, поддевая одного из соратников: хмурого светловолосого парня с жидкой, словно растрепленный лен, бороденкой.
— Можешь лучше, так сам в другой раз вари, — оскалился тот.
— Да не мужицкое это дело!
Калуга дернулся было к обидчику, сжав кулак, да усидел на месте. И по всему видно, что такие стычки — не сразу поймешь, шутливые или серьезные — случались меж ними частенько. Мужи пошумели малость и смолкли, встревожив весь лес, уже заслышавший шаги подступающей ночи, а потому тихий и настороженный. Отсветы костров плясали по стволам ив, и по воде, по бортам стругов со сложенными парусами и переплетением снастей, словно паутина безумного паука. Кмети поначалу помалкивали, а после влились в разговор помалу, подкрепившись и подобрев слегка. Правда, тела соратников, сложенные в отдельном шатре, никому не позволяли нынче веселиться. Хоть ватажников они не очень-то печалили. А вот Твердята и Рарог сидели вместе со всеми, но как-то больше молча. Наблюдали и друг за другом, и за воинами своими: кабы не вышло случайно какой склоки. Теперь Рарог был серьезным и даже как будто усталым немного. Но не забывал поглядывать на Грозу, которая устроилась рядом с Беляной и Драгицей подле женского шатра. И было княжне любопытно до жути: видно ведь по блестящим глазам и заострившемуся в напряжении что-то расслышать лицу — но строгий взгляд наставницы остужал ее получше ведра холодной воды.
Скоро совсем уж невмоготу стало сидеть под присмотром Рарога. Как будто силился он что-то в Грозе рассмотреть того, что другим знать не надо вовсе. Она, едва закончив вечерю, встала, прихватив котелок: воды набрать, чтобы нагреть слегка да посуду сполоснуть — и пошла вдоль берега чуть в сторону от становища. Как будто вода там была другая. Глупо, конечно, но хоть пару мгновений одной побыть.
Гроза прошла вдоль полосы речного берега, глядя как покачиваются на волнах струги, большие, на полтора десятка пар весел. В таких и по рекам ходить удобно, и в море выйти не заробеешь. Она слушала, как гомонят парни чуть в стороне, тихо хмыкая и почти умолкая, когда чей-то рассказ подбирается к самому любопытному месту. Наверное, у разбойников речных, много разных баек: они не раз за то время, что Волань не покрыта льдом, успевают пересечь княжество от края до края да и в соседних побывать. И кажется, вроде: люди пошиба низкого, без совести перед Богами и людьми, без стыда за собственные деяния, а смотришь на них — и притягивает будто что-то. Вольность во взглядах, улыбках и даже движениях. Да и не походят они на головорезов, которые любого не пощадят. И на тех не походят, кто в пути постоянно, а потому или одежи со знаками не своего рода-племени, а абы какой, или говора непойми с каких краев. А как будто люди они здешние, и семьи у них даже есть где-то. Говорят не грубее иных кметей в дружине княжеской, и одежа справная, как будто того, откуда они в ватаге Рарога этого появились, вовсе скрывать не хотят.