Дочь реки
Шрифт:
И Волань скоро уж донесла струги до города. Нашлось место им на пристани за городской стеной, где уже стихала к вечеру торговля. Еще редкие в начале травеня купеческие лодьи слегка качали мачтами. Мужи на них проверяли снасти, готовясь назавтра или через несколько дней отплывать кто на север, кто на юг. Начинается самая пора для долгого пути в другие земли.
Отражалась осколками в еще неспокойной глади реки твердыня Волоцка: самого старого города во многих княжествах, что боками друг к другу теснились на подходе к Северному морю. Много раз на столе своем князей из разных племен и родов менял. Кому помогая, принимая, а кого и прогоняя вон через луну-другую.
Вечерняя заря обливала башни города светом, обещающим наутро прохладу, словно малиновым соком. Пока шли до пристани струги, светило и вовсе уж тронуло верхушки сосен, что частоколом непроглядным росли вдалеке — за широким палом, за околицей веси, что разрасталась тут с каждым летом все больше. А после Око начало тонуть и тонуть в бескрайнем море леса. Когда сошли на берег, уже смеркалось. Резво сбежали по сходням ватажники, на ходу прощаясь с гридями и желая им теперь уж под горячую руку русинам не попадать. Помогли и тела соратников вынести.
— Мирной тебе дороги, княжна, — напоследок подошел к женщинам Рарог. — Как вновь решишь на нее вернуться.
Беляна кивнула ему чуть напряженно, будто и слова подбирала, и не знала, что сказать.
— И тебе Рарог спокойной реки. Спасибо, что помогли нам. Что до дома так быстро проводили.
Она покосилась на Твердяту, который встал в стороне, без особой-то благодарности во взоре наблюдая за старшим находников. И по его лицу, словно огрубевшему, легко можно было понять, что просьба княженки не выдавать помощников очень ему не нравилась. Не привык он перед князем юлить — да и обернуться может скверно.
— Бывай, Лиса, — парень повернулся к Грозе.
И отчего-то не оказалось в его голосе извечной насмешки. Не виделось в глазах желания уколоть, как только она что-то ему ответит.
— Прощай, — уронила она, словно камень в воду: аж у самой кругами по душе качнулось такое же тягучее сожаление, что прорезалось в линии плотно сжатых губ Рарога. Не задалось толком их знакомство. Да каких только в жизни ни случается — обо всех не напечалишься.
Но только собирался десятник отправить двух кметей вперед в детинец, чтобы телегу к пристани прикатили: тела погибших гридей на нее уложить — только повернулся Рарог, чтобы на струг свой вернуться, а не пришлось. Спустились с высокого берега к самой пристани двое стражников. Больно хмурые: взглядами все шарили по стругам, полным еще ватажников, как будто точно знали уже, кто они все такие. Старшой находников и глаза закатил на миг: видно, хоть и надеялся, что обойдется все, да не слишком.
Гриди подошли ближе.
— Здравы будьте, — кивнули всем разом.
И тут же вперились в Рарога так, будто это он собственными руками кметей убил и княжне ногу ушиб.
— Мы и сами до детинца дойти можем, — едва не фыркнула Беляна, сразу разгадав, верно, зачем они сюда пришли.
— Князь велел проводить, — неохотно пояснил один из стражников. — И старшого тех, кто вас сюда привез — тоже.
Рарог улыбнулся натянуто, когда пытливый взгляд гридя снова уперся прямо в его лицо.
— Думается, гостеприимством князя я пренебречь не могу… — вздохнул так, будто сейчас огонь из его
— Думается, нет, — ответил за кметей Твердята.
И почудилось в его голосе невольное облегчение от того, что укрывать что-то от Владивоя не придется, хоть он и готов уже был пойти на поводу у княжны — да лишь в благодарность за то, что ватажники всех до Волоцка в сохранности доставили. Рарог повернулся к своим людям и жестом подозвал двоих к себе. Те приблизились с видимой опаской: уж заприметили, что так просто им в стороне остаться и по-тихому из Волоцка уйти не удалось. Слишком зоркими оказались часовые на городнях. Слишком быстро их донесли ноги до детинца и обратно.
— Надеюсь, мед князь для встречи гостей уже приготовил, — проворчал старшой.
Оружия, кроме ножа на поясе, он с собой не взял. Наверное, показать хотел, что никакого зла в душе не несет, и ватажникам своим приказал кистени да ножи оставить на струге. Остальные проводили их обеспокоенными взглядами, но вмешиваться не стали. Люд на пристани даже гомон свой извечный притушил: до того всем любопытно стало, что такое вокруг вернувшейся в Волоцк княжны происходит. Но мужчины женщин плечами да спинами своими загородили — не разглядеть. Так и пошли вверх по пригорку до ворот, что к пристани выходили.
Скоро пропал за стенами речной дух, сменившись влажной пылью посада, запахом дерева от свежих срубов, что теснились вдоль стены: кто баньку справлял себе по весне, кто сарай или овин новый. В полном молчании все до крома добрались, усталые, как будто пешком все эти дни их Недоля по княжьим угодьям мотала. Беляна с Грозой только и переглядывались по дороге, безмолвно гадая теперь, как быть. И что Владивой пожелает нежданным помощникам дочери сказать. Да и ей самой тоже.
Суетно оказалось внутри. И челядь как-то все часто по двору пробегала. И голоса доносились встревоженные с другой стороны терема, что не видна была от главных ворот. Кто ж громко так кричал: никак снова сотник Деньша буйствует. Похоже, услышал уж о возвращении Твердяты, который привел назад едва не разбитый отряд, что ему вверили. Десятник, заслышав его, понурился больно: с сотником как свяжешься, потом еще день в ушах звенит.
А там на крыльцо и княгиня Ведара сама выплыла. Плотно обхватывала ее голову хитро намотанный убрус — складочка к складочке, и рясны наборные серебряные с колтами на концах свисали едва не до самых плеч, делая лицо княгини еще строже, а зеленоватые глаза — холоднее. Она обвела взглядом всех, кто вошел на двор и выхватила Беляну, которая и сжалась совсем. Строга была матушка княжны. И как ни мало в последние годы за дочерью следила, всецело обратившись после смерти третьего ребенка к мудрости Макоши, а все равно справлялась порой о ее жизни. И отчитывала, коли казалось ей, что Беляна что-то не так по ее разумению делает.
Но чаще всего княжна матери и не видела почти. Все время у княгини жречество отнимало. То ткать рушники к обрядам, то требы приносить строго в те дни, что нужно. Макоши дней в году много и мудрость ее вечно постигать можно. Только порой Гроза задумывалась: зачем мудрость эта той, кто о детях своих позабыла едва не совсем? Пусть и выросли они давно. Что Беляна, что старший брат ее Обеслав — воин сильный и достойный наследник Владивоя. Зачем набирать знания, обращаться к Богам, коли не желаешь разумение свое после детям передать? Обратить на них свое тепло, преумноженное любовью Матери Сырой Земли? Особенно на дочь, которая тоже рано или поздно станет женой и матерью.