Дочь реки
Шрифт:
— Я не скучала, — соврала.
Потому что вспоминала его, окаянного, каждый проклятый день. То боялась, что передумает, нагонит и вернет в детинец. То хотела, чтобы он это сделал. И оттого чувствовала себя порой безумной.
— Печально это слышать, но что ж, — усмехнулся князь.
Как будто ее мысли о том совсем его не интересовали: достаточно, что он горел и хотел в очередной раз втянуть Грозу в свой пожар.
— Ты отдыхать мне разрешил, князь, — она шагнула назад, выскальзывая из-под руки Владивоя. — И я хотела бы лечь спать пораньше. Беляна, верно, уж седьмой сон видит. Нелегкая у нас дорога вышла.
— Ляжешь, — хрипло согласился тот. И добавил, чуть помолчав: — Давно Рарога знаешь?
А она и отпрянула еще дальше, не разумев сразу странного вопроса.
— Как помогли они нам от русинов отбиться, так и узнала. Разве что раньше еще о нем слышала… Да кто не слышал.
— Тати народ ненадежный, — Владивой приблизился немного, как будто невзначай, пальцем водя по зубцам гребня, разглядывая узоры на нем. А после вдруг за пояс его себе сунул. — И небольшая радость мне в том, что пришлось в детинце их принять, Так что, если они обидели тебя или Беляну чем, ты лучше сразу скажи.
— Не обидели ничем. До Волоцка довезли, ни словом не попрекнули. И даже награды не хотели никакой, — тут Гроза и осеклась, вспомнив, что как раз награду- то с нее Рарог и попросил. Даже взять попытался. Да все как-то шуткой обернулось.
— Тебе ли не лучше того Рарога знать, княже. Вы с ним знакомы, как оказалось.
— Глазастая ты, Гроза, — князь улыбнулся чуть устало. — Мало что от тебя схоронить можно. Да, знавал его. Пришлось однажды, но, к счастью, недолго. Потому, коли он обидеть тебя хотел…
— Почему ты так решил, княже? — Гроза нахмурилась, но только тем вовсе правителя не испугала, конечно.
Не боялся Владивой ее угроз. Не останавливался перед попытками прогнать: не в его нраве, и не по возрасту. Князь уж давно привык свое брать и не ведать отказа. Он остановился близко, так что почувствовать можно было, как от его тела теплом пышет.
— Потому что видел, как он на тебя зыркал, — его голос скатился в угрожающую глубину.
— Показалось тебе…
— Да ну?
Владивой улыбнулся недобро, скользя взглядом по лицу Грозы. От глаз к губам и назад. Он ловил каждое изменение на нем, отражение каждого немыслимого чувства, что метались в груди, разлетаясь в стороны горячими осколками от каждого удара сердца. И гривна на шее, которую Гроза еще снять не успела, словно теснее стала, сдавила, впилась гранями в кожу. Она снова сделала шаг назад. Но быстрым движением руки князь поймал ее пальцами за подбородок.
— Не хочешь ведь бежать, Гроза, — выдохнул, дернув ее к себе. — А все пытаешься.
Он накрыл ее губы своими, сдавливая щеки, заставляя раскрыться навстречу. Вжался неистово, сминая, толкаясь вглубь языком. Другой рукой провел тесно по бедру вверх, прижал ладонь к спине, комкая рубаху, оттягивая вниз, словно содрать хотел вот так — одним рывком. Врезался ворот в шею. Гроза вскрикнула глухо, хватаясь за него, пытаясь ослабить завязку. Какова бы ни была ее невольная власть над мужчинами, а против этого она ничего сделать не могла. Неведомым образом он был сильнее нее. Сильнее любых чар, что достались от матери да не вошли еще в полную мощь.
Прошлась ладонь горячая вверх по животу, надавливая через ткань рубахи, уже чуть влажной от выступившей испарины. Князь смял грудь Грозы, продолжая терзать ее губы, а она толкала его от себя, вцепившись в ворот рубахи так, что тот трещал, грозясь порваться. И задыхалась, задыхалась в волне обжигающей, что растекалась по телу — вниз, скручиваясь раскаленной спиралью внизу живота, заполняя томлением таким тягучим, невыносимым, что хотелось бедра сомкнуть сильнее, чтобы не пустить дальше.
— Уходи, княже, — пробормотала она, едва сумев откинуть голову, чтобы вдохнуть.
Чуть прикусила горящую от поцелуя губу, глядя в раскаленное серебро глаз Владивоя. Оно поглощало, впитывалось в кожу, заставляя жадно глотать воздух, что врывался в горло, опаляя его.
— Не уйду. Не сейчас.
Владивой подхватил ее одной рукой, поднял над полом и через миг опрокинул на ложе. Навалился сверху, задирая рубаху — все нетерпеливее, резче. Оглаживая бедро и коленом раздвигая ноги Грозы. И она уже не хотела противиться. Так всегда было. С того первого дня, как пришел князь к ней в горницу, не сумев совладать со страшным влечением к дочери своего друга. Только Владивой не брал воспитанницу ни разу, неведомо почему храня ее невинность. Но каждый раз, как они расходились, Гроза еще долго корила себя за то, что случилось. И перекатывала по телу томительные отголоски блаженства, пленительного, тяжелого, как свинцовый обруч, стискивающий нутро. Злилась и обещала себе, что в другой раз все будет не так. Что прогонит князя хоть палкой, но каждый взгляд, что случайно или нарочно связывал их, нитью крепче стали оседал на сердце. Виток за витком, врезаясь в него все глубже. Гроза не могла пустить Владивоя дальше, не причинив вреда. Но так хотела порой спасти себя, дав волю всем чувствам, что рвались из груди.
Да только как? Как смотреть в глаза Ведаре и Сении? Казалось, они знают уже давно обо всем. Поняли раньше самой Грозы. Но молчали и ничем не пытались вредить. А она воровкой себя чувствовала. Татем в юбке, что крадет чужое добро
— и не могла себе в том отказать.
И вот сейчас она еще пыталась отбиться, силилась оттолкнуть — но слабее с каждым мигом, что чувствовала на себе тяжесть тела Владивоя, его губы на своих и нетерпеливые руки повсюду, сминающие, ласкающие на грани тончайшей боли, как горячие капли рассыпающиеся везде, где князь проводил ими.
— Какая же ты красивая, Гроза, — жарко шептал на ухо князь между поцелуями. — Мне просто нужно касаться тебя. Знать, что ты есть. Что ты моя. Вся. Не гони.
Оттянул уже развязанный ворот ее в сторону, оголяя небольшую грудь, которая — Гроза знала — полностью помещалась в его ладони. Смял слегка, заставляя твердую вершинку встопорщиться, и накрыл горячим ртом. А Гроза, почти до крови кусая губу, выгибала спину и комкала простыню в кулаках, пока он ласкал ее внизу пальцами. Неистово, долго, гася ее стоны поцелуями — чтобы потом, доведя до изнеможения, отпустить.
Безумец. Да разве она лучше?
Князь встал, оставив Грозу на лавке, распластанную его желанием и ослабившим тело удовольствием. Так не может продолжаться. Просто не может! Владивой налил в кружку остывшей сыти и выпил жадно. Налил еще. Его плечи тяжко ходили вверх-вниз, а руки чуть подрагивали, словно он был пьяницей, которого долго мучила жажда, нынче лишь едва удовлетворенная, но ненасытная. А вдоль хребта тянулась по рубахе его из дорогой браной ткани темная влажная полоса. Он повернул голову, прислушиваясь к глухому звуку стихающих во дворе мужских голосов. Усмехнулся, покачав головой.