Дочь Революции
Шрифт:
Всё изменилось с приходом войны: сначала бой объявили демиургам, а затем — инакомыслящим. После Свинцовой свадьбы и русско-карпейской войны земли Карпейского Каэльтства в течение нескольких десятилетий занимали войска Российской Империи. Страна вновь обрела независимость только после вступления в военно-демиургический блок Тризония, обязывающий участников отречься от религиозных практик, а в последствии выделять ресурсы и принимать посильное участие в битвах против демиургов.
И теперь, несмотря на все пройденные трудности, Карпейское Каэльтство рассыпалось. Неизбежно и неумолимо. Даже Финемилий — построенный на века дворец —
Пробило полночь.
На последнем издыхании к дворцовому подъезду поднялся одинокий человек. Он обессиленно уцепился за одну из массивных колонн парадной арки и попытался перевести дыхание. С надрывом захрипела измученная грудь, и с завываниями горного ветра слились вздохи.
Облачён путник был в потрёпанный, местами обугленный плащ, а лицо его скрывала сегментированная, некогда белоснежная маска — часть её пластин отвалилась, и из-за остатков покрытия проступал металлический каркас с проводами и микросхемами. Защитные линзы также отсутствовали: больше они не горели синевой. Вместо них провалов светили маленькие белые точки. Зрачки.
Мужчина дрожащей рукой достал из-под ворота армейский жетон. Провёл по некогда чистой стали огрубевшим пальцем. Из-за грязи проступила надпись: «Антон Кемром — 220918».
Кемром, вспомнил путник, zoic.
Он поднял на парадный вход полный усталости взгляд. На мгновение замер. Затем за маской послышался вздох.
И хриплые, едва слышные слова:
— Zex sazerkkon pere tennon…
Финемилий обнажил перед посетителем своё подлинное лицо и обрушил кошмары столетней давности. Каждую ночь осквернённый дворец переживал Свинцовую свадьбу.
Стоило приглядеться, едва прищурить глаз, как промёрзшие за зиму коридоры дворца закипали иллюзией жизни. Бледными тенями по коридорам перемещались умершие жители обители. Доказательствами посмертия они сновали из зала в зал да по картинным галереям, не удостаивая Кемрома и толики внимания.
В отдалении гремела артиллерия — дверь, что уже отсутствовала здесь за ненадобностью, слетала с петель. Коридор оглушали крики: далёкие и нереалистичные. Всего в метре от Кемрома пробежала тройка фантомных демиборцев, призванных спустить правившую династию с небес под землю.
Чем выше поднимались выдаваемые дозиметром цифры, тем больше искажались миражи. С каждым пройденным шагом видения становились всё тяжелее, мрачнее. Цветущих див в бальных платьях окутывали в саваны, а спутникам их, в вышитых серебром сюртуках, натягивали на головы окровавленную мешковину.
Стены обители покрывали царапины: иной раз они образовывали кресты и складывались в целые узоры. По мере приближения к тронному залу то и дело встречались вырезанные слова: «Enilokof zeisc».
Лёд сковал многочисленные окна. Уцелевшие витражи да разбитые стали едиными, и иней вырисовывал на них новые картины. Исторические полотна, прочесть которые не хватило бы ни времени, ни сил. Как в одном мерещился склонившийся над монументальным городом титан, так на другом — бегущие в панике люди. Сплетались прошлое и будущее, обращая настоящее в поле бесконечной бессмысленной войны.
«Прости нас».
Одни говорили, что строчки эти принадлежали демиборцам, ошеломлённым жестокостью своего магистра и разуверившимся в праведности Парада. Другие верили, что авторство принадлежало убитым горем карпейским подданным.
«Прости нас».
Воздушные фильтры маски не были исправны, и капитан отчётливо слышал тлетворный дух имения. От мужчины не укрылись ни возросшее за десятилетия количество пыли, ни уплотнившиеся паутинные занавесы. Интерьер, уцелевший лишь чудом, тронул элегический налёт: где грибком, а где изморозью проступал он.
Стоило Кемрому переступить порог тронного зала, как пространство вокруг преобразилось. Гнетущий морок интенсивно чередовался со всплесками посмертной жизни.
Прежде трон Ганноморт был инкрустирован множеством драгоценных камней. После Свинцовой свадьбы их разворовали — никакой вечности не хватит, чтобы их найти. Даже сам Кемром не знал наверняка, сиял трон рубинами или алмазами: порой ему вовсе казалось, что именно отсюда взяли демитиры, использованные при создании ключей.
Когда Кемром припал перед троном на колено, зал окончательно принял тёмную форму. Пространство наполнилось гнилостным смрадом, и живые трупы обступили истлевший ковёр. Десятки горящих глаз устремились на визитёра — их руки потянулись к нему. За ними следовали щупальца, лианы, над которыми мухами роились ядовитые споры. Всё, к чему они прикасались, начинало стремительно разлагаться. Увядать.
— Enilokof zex… — вновь прошептал Кемром. Голос его прозвучал грубо, простуженно. Закашливаясь, он дрожащей рукой прикрыл рот. Изо всех сил держался, чтобы не осквернить Федрой ступени перед троном. — Hor разочаровал тебя. У меня… для тебя… подарки.
Дева Возмездия едва наклонила голову. Её взгляд выражал абсолютное ничто: ни заинтересованности, ни презрения в нём не было. Однако капитана это не остановило.
Его затрясло, когда он отстегнул от ремня кожаный мешок и извлёк из него пару стеклянных банок. Внутри плавали залитые аксинским раствором глаза. С невероятной осторожностью Кемром выставил ёмкости рядом с собой. Открыл первую из них. Взял глаз — мутноватый, карий — и направил в одну из тех выемок, что предназначались для драгоценных камней.
Вскоре все отверстия заняли новые глаза. Неподвижные и слепые, они словно врастали в трон. Меж тем старые дары Кемром обнаружил не просто нетронутыми, но в полной сохранности. Не веря увиденному, капитан потянулся к одному из них. На полпути его рука застыла. До самого локтя стала неподвижной, будто каменной. Вены напряжённо набухли, и в следующую секунду боль захлестнула конечность. Зажмурившись, в порыве неведанного отчаяния капитан прижал кисть к груди. Затем перевернулся и спиной упёрся в подножие трона.
Кемром ощущал, как шипы свинцовой розы, проросшей в его черепе, царапали его изнутри. Как головная боль волнами одолевала его. Как следом взращивала страх, что питал почву паразитического растения. Гнев, что прежде поддерживал жизнь в неумирающем теле, с каждым днём слаб. Оставалась только парализующая слабость, с которой даже шаг превращался в тень былого могущества.
Что-то невероятно тяжёлое коснулось Кемрома. Он поднял потерянный взгляд на Деву Возмездия, что склонилась к нему. Казалось, будто её искусственное лицо тронуло беспокойство. Пока одна рука посмертия гладила капитана по плечу, другая коснулась головы и любовно провела по слипшимся волосам.