Дочь Революции
Шрифт:
Поморщившись, Лайне открыла глаза. Осторожно села и ощупала голову. Несмотря на сильную боль в затылке, внешних повреждений ей не удалось найти. Открытых ран оказалось немного, больше — синяков на левой стороне тела.
Вместо станции Анастази перед собой увидела коридор. С потолка капало. Лужами растекался плиточный пол. Стены, некогда небесно-голубые, расползались плесневелой зеленью и подозрительного вида грибком.
— И на том спасибо… — глухо прорычала вестница и оторвала от подкладки плаща огромный кусок ткани. Перевязала ногу: из-за порванной штанины кровила рана. — [Проклятье]!
Припрятанный
Опершись на стену, Анастази встала и шагнула в темнеющий впереди коридор.
Под ногами захрустели отвалившиеся куски краски, осколки стекла. По пути девушка постоянно обо что-то билась. Штаны расползались в порезах и ссадинах и пропитывались кровью. Кислород заканчивался: вздохи становились чаще, глубже. Зрение теряло чёткость. Ознобом закипали открытые участки кожи. Лихорадка. Тело обуревал жар. Ноги стали непослушными и ватными.
Облокотившись на стену, Анастази не заметила отсутствующей впереди двери и буквально провалилась в открытый проём. Упала на доски.
Комом в горле встала боль. Тупое отчаяние парализовало девушку, и вот вся решимость оставила её. Впервые за долгое время ей стало страшно. Впервые она почувствовала, что может умереть. Не в бою, но в одиночестве.
Солью слёзы защипали глаза. Анастази сдавленно застонала. Зажмурилась, убеждая себя подняться.
Но тело её не слушалось.
Тишина обволакивала. Настолько, что вскоре возникли слуховые галлюцинации: шаги, шорохи, простукивания и стуки… В темноте ничего не было видно, но боковым зрением вестница улавливала странные силуэты. Полупрозрачные, бледные; с повисшими руками и опущенными головами. Больше всего на свете Лайне теперь боялась, что вновь столкнётся с неизведанным — тем, от чего ей по чистой случайности удалось вырваться живой
Сердце отчаянно пыталось вырваться из груди. Анастази шумно сглотнула. Разумом она понимала, что рядом ничего не было. Никого не было. Только эта мысль также не принесла облегчения.
Лайне старалась не плакать, но лицо, похоже, осталось единственной её частью, продолжившей хоть как-то жить. Девушка вяло замотала головой. Наконец паника разжала ей рот, и из груди вырвался жалостливый всхлип. Он ужасающим эхом пронёсся по этажу.
Боль усилилась, когда Анастази, поборов свою слабость, поднялась. Зацепилась за сгнивший дверной косяк. Подслеповатым прищуром обвела помещение, в котором оказалась.
В конференционном зале было пыльно и темно. Единственным источником света служили миниатюрные лампочки, вставленную в стену напротив входа. При близком рассмотрении виднелась физическая карта восточного полушария. Без обозначений и вспомогательных символов. По потухшим огням Анастази догадалась, что подобным образом могли быть отмечены красморовские подземные комплексы — Прайрисн тёмен.
Закашлявшись, вестница заковыляла прочь. Выбралась в коридор и упрямо продолжила идти дальше. На пути ей попалась масса герметичных дверей, помеченных русскоязычными табличками — пришлось постараться, чтобы прочитать хотя бы одну из них:
— «Камера первичнаго содержанія», — неуверенно озвучила Анастази и посмотрела на соседнюю. — «Складское помщеніе»… Звучит пугающе.
Следующая герметичная дверь оказалась выбита. Коридор меж тем закончился: впереди тупик. За неимением иных вариантов, Анастази двинулась в открытый проход. Не заметила на остатках затвора сохранившуюся табличку: «Объектъ агрессивенъ».
За порогом расстилалась недостроенная станция метрополитена — Анастази увидела не разворованные груды металла и куски мраморных плит. При входе стояла пара затянутых ветошью статуй. Одна из исполинских фигур была частично обнажена; её половая принадлежность едва читалась, а из-за спины выглядывало по паре перьевых крыльев.
По мере продвижения на открытых железнодорожных участках появились цирковые загоны. Вагонами они заполняли всё свободное пространство меж платформой и стеной. За решётками встречалось всякое: кости неизвестного происхождения, лохмотья и грязные тряпки, а иной раз — ничего.
Сдерживая рвотные позывы, Анастази рукавом прикрыла рот. Корешок языка потеплел мёдом. Когда сознание вновь поплыло, вестница ухватилась за остов информационного табло.
— Farex sazerkkon savej? — раздался из темноты приглушённый голос. — Анастази?
Повернувшись, она увидела Кемрома. Скрытый тенью, он сидел в дальнем углу загона. Только светящиеся в полумраке зрачки выдавали его присутствие.
— Антон?
Тот с любопытством проследил, как девушка неуверенно подошла к клетке, и тоскливо усмехнулся. Плечи его, как и колени, дрожали. От былого лоска не осталось ни следа.
— Ана… — устало уронив голову, хриплым шёпотом обратился капитан к гостье. Та невольно опустилась напротив и, потянувшись через прутья, коснулась его руки. — Что ты здесь делаешь? Как… Зачем ты пришла?
— Я вытащу тебя отсюда, — твёрдо ответила девушка и запалила стоящую рядом керосиновую лампу. Затем вновь посмотрела на карпейца. Все его раны гноились. Кожа слезала. Слой за слоем. По бетону растекалось месиво из плоти и крови. — Что… Что с тобой?
Отведя взгляд, пленник неохотно ответил:
— «Панацея».
— Почему… Почему она так на тебя действует?
— Потому что я бессмертен… из-за болезни, — произнёс Кемром и закашлялся. Он резко дёрнул руку — со звоном натянулись цепи — и ладонью прикрыл рот. Она наполнилась вязкой субстанцией. Сквозь пальцы потекло нечто густое, тёмное. В растекающейся по полу слизи копошились черви. — Этого недостаточно, чтобы меня убить, ха-х… Она не учла, что болезнь и есть лекарство.
Чем дольше Анастази его рассматривала, тем больше округлялись её глаза. Ниже ключиц кожа представляла собой поле шрамов: множество затянувшихся отверстий, ожогов и порезов. На груди, среди рубцов, свежело «cortemejet».
— Поехавшая… — Лайне, обнаружив вырезанные буквы, нервно оглянулась. — Надо тебя вытаскивать отсюда.
— Ты могла самостоятельно выбраться из города, но убедила себя в том, что без меня не справишься… Ха-х. Я ещё в Линейной убедился, что дома у тебя пусто, но никак не ожидал, что даже крыши на нём нет.