Дочь самурая. Трилогия
Шрифт:
– Дядя, пора положить этому конец. – Мисато Фукадо пытается донести до сиккэна весь ужас ситуации. – Позвони императору и скажи, что ты сдаешься. Посмотри в окно – дворец окружен. Наша связь работает с такими перебоями.
– Нет! – выкрикнул Кейтаро.
– Как ты не понимаешь? Твои ракеты уничтожены и…
– У меня остались четыре боеголовки, спрятанные в тайных местах и их знаю только я.
– Не будь таким наивным дядя, если мы пойдём на это, ты ведь знаешь, что сделают с нами палачи императора? – Невысокую хрупкую Мисато передернуло от ужаса…
– Они не осмелятся на такой шаг.
– Ты утверждал, что
– Они никогда не получат оставшиеся боеголовки!
– Можешь говорить что угодно, дядя. Я отказываюсь поддерживать тебя.
– Тогда выходи из дворца и сдавайся!
«Я недооценил императора и Асэми. Но это далеко не конец. У меня по прежнему осталась свобода манёвра. Но пока я готов выкинуть белый флаг. Но сначала я кое-кого найду…»
Некоторое время спустя
– Мне нужна ваша помощь, – настойчиво повторил Кейтаро.
– В чём она будет заключаться? – Чтобы отыскать премьер-министра Англии Каллагена, сиккэну потребовался почти час, и вот теперь голос англичанина был таким же холодным, как и лондонские туманы.
– Я могу вынудить императора отпустить меня в Лондон на моем самолёте и вылететь прямо сейчас…
– На это могли бы посмотреть как на недружественный акт в отношениях между нашими странами. Но, после сегодняшнего, думаю что вы нам лишним не будете.
– Я рад, что мы союзники.
– Союзники? В чём? – удивлённо спросил Каллагэн. – Вы – беглец и изменник своему государю. Я – премьер-министр своего короля Георга VI.
Грохот…
Дверь в кабинет Кейтаро распахнулась, и в сопровождении трех офицеров лейб-гвардии Японского полка и Ёкоты вошла кронпринцесса Хикэри.
– Слушаю. В чём дело? – бросил Кейтаро небрежным тоном.
– Ты арестован по приказу Его Величества – голос Хикэри был яростно ледяным. Её рука легла на рукоять нагамаки.
– По какому обвинению?
– Ты убил моего отца и всю семью, но на виселицу пойдешь как предатель.
Кейтаро с трудом перевёл дыхание. Он посмотрел на офицеров, стоявших теперь по обе стороны от Хикэри и на посла. В их глазах он не увидел сочувствия. Значит, всё кончено. Этим псам дали приказ, но они не в состоянии понять побудившие его мотивы. Однако у них осталось, может быть, понятие чести.
– С вашего разрешения мне хотелось бы побыть несколько секунд одному. – Смысл такой просьбы был очевиден.
– В подземную тюрьму Влахерны я доставлю тебя лично, башня Ангелов ждет тебя живым, – отчеканила Хикэри, – Указом Его величества вы лишены титулов и владений. Более ты не Сиккэн Ямато, князь Эдзо и Маркиз Южно-Курильский. Теперь ты простолюдин Кейтаро Фукадо.
– Но…
– Извините, Кейтаро-сан, но вам не удастся таким образом уйти от наказания. – Ёкота сделал жест, офицеры подошли к сиккэну и защёлкнули на его руках наручники.
Спустя три часа.
Дворец Дафна
Постепенно темнело, и на место
Перед ужином Хикэри снова пообщалась с разными гостями и гостьями, которые, по ее представлениям, могли «чувствовать себя заброшенными», а после ужина начались танцы. Танго всегда казалось ей дерзким танцем, но она любила его еще со школьных времен, когда ее часто называли «царицей танго» – так лихо она отплясывала его на школьных. В последние год Хикэри в связи со всеми печальными событиями почти не танцевала. И это очень грустно.
Ее учитель танцев называл танго «танцем настроения», танцем интуиции, который может стать «истинным танго» не просто при согласованной и безупречной технике движений, но лишь в том случае, когда удалось станцевать творчески. Хикэри любила вести игру с партнерами по танцу, словно поддаваясь их настроению, а затем неожиданно показывая, что это ничего не значило, но сначала это были еще во многом детские и наивные игры, а потом у нее не оказалось времени, чтобы дойти до чего-то более серьезного.
Когда они закружились по залу в приглушенном свете люстр, Хикэри сразу ощутила, что Олег начал импровизировать – правда, совсем чуть-чуть и как бы ненавязчиво. Но стоило ей ответить на эту легкую импровизацию и показать, что она приняла его приглашение к творческому танцу, как остановиться уже стало невозможно. Все ее чувства поневоле обострились, она старалась уловить его настрой, попасть в задаваемый им ритм, но настроение, читавшееся в его танце, одновременно опьяняло и пугало ее: страсть и желание – она ясно ощутила этот посыл … Хикэри ощутила, каким страстным и в то же время невероятно нежным, уверенным в себе и одновременно предупредительным, неукротимым и восхитительно дерзким может быть этот мужчина – и танец с ним внезапно превратился в балансирование над пропастью. Рассудок говорил девушке, что во всем этом есть что-то неприличное, что-то преступное, идущее против всех правил, разрушающее все преграды… Но она впервые за много лет танцевала танго, не ощущая никакого «привкуса корректности», и это было настолько волшебное чувство, что Ольга даже не попыталась восстановить сметенные внезапным вихрем барьеры, успокоив себя мыслью, что «это всего лишь танец» и в любом случае она может пожурить императора за такое «хулиганство» потом…
Но потом оказалось, что никакие упреки уже невозможны. Сила экспрессии, которую император задал танцу, была такова, что он превратился почти в чистую импровизацию: он вел – и августа следовала за ним, совершая такие движения, о каких еще за мгновение до того и не помышляла, он предлагал – и она не отказывалась, он был дерзок – и она уступала, он смотрел ей в глаза – и она улыбалась ему… Как же можно было после этого упрекнуть его в чем-либо, если она сама поддержала его во всем?! Оставалось только сделать вид, будто ничего не произошло… Но, собственно, что произошло? Ведь это танго! Всего лишь танец, который и положено танцевать с экспрессией… Разве из этого следует что-нибудь большее, что может продолжаться, когда смолкнет музыка?..