Дочь скульптора
Шрифт:
На следующий день Тетушка опорожняла большую яму с помощью ведра. Когда она дошла почти до самого дна, она попросила ковш. Затем ей понадобились несколько кофейных чашек и резиновая губка.
Но в самом низу, в тине, обитали разные мокрицы, козявки и букашки, которых Тетушка боялась и жалела. Так ужасно было вытаскивать их наверх, что она чуть ли не кричала, но это ведь необходимо было сделать. Она целый день переносила их в другую яму, а в перерывах между чашками кофе, который она беспрестанно пила, Тетушка окунала руки в воду, взмахивала ими, а слезы ее так и капали в море.
Когда яма совершенно опустела, она выложила дно камнями и прочно зацементировала их. Она поворачивала и вертела каждый камень, чтобы те подошли друг к другу, но это не получалось. Она пробовала один камень за другим, но они не желали сдаваться. Потом она заметила, что я стою за штабелем дров.
— Не смотри! — закричала она.
И я снова убралась восвояси.
Тетушка начала искать другие камни в заливах, но они все оказались либо неподходящей формы, либо неподходящего цвета.
А самое трудное было очищать камни, когда их наконец закрепляли.
Она мыла, и сушила, и терла, и беспрестанно намачивала тряпку, но когда камень высыхал, на нем все-таки оставалась серая цементная оболочка, и Тетушке приходилось начинать все сначала. А зимой яма промерзала до самого дна и камни лопались.
Да, трудно быть Тетушкой!
Когда на следующее лето она вернулась, я ужасно боялась, что ей опять будет худо. Мы заполнили пролом в крыльце песком и налили немного молока в большую яму, чтобы она не видела, как выглядит дно. Но Тетушка совершенно не интересовалась больше цементированием. Она привезла с собой целый чемодан своих старых альбомов с глянцевыми картинками, замочила их, как белье, потом отклеила все глянцевые картинки и разложила их сушиться на холме.
Это было спокойное и красивое воскресенье, а холм весь казался крапчатым от тысяч роз и ангелов на картинках. Тетушка снова радовалась, и ей в голову пришла новая идея. Затем она прогладила картинки утюгом в кухне и перенесла все наверх в мансарду. Работа принесла ей такое облегчение, что она снова обрадовалась!
— Все это производит гораздо лучшее впечатление, — заметила мама.
Но папа спросил:
— Ты так считаешь? Ну ладно! Я как обычно ничего не сказала.
Тетушка стала клеить коробочки. Она сидела на чердаке и мастерила маленькие коробочки со множеством отделений и покрывала их снизу доверху снаружи и внутри глянцевыми картинками. Глянцевые картинки тотчас прилипали и сохраняли цвет, и их вовсе не надо было приспосабливать друг к другу. Она просто наклеивала одну на другую.
Вся мансарда была битком набита бумагой и баночками с клеем, коробочками и кучами глянцевых картинок, до которых нельзя было дотрагиваться. Тетушка сидела среди всего этого ералаша и клеила, клеила, клеила… В конце концов, куча бумажного хлама достигла уже ее колен. Но она ничего не складывала в коробочки и никому их не отдавала.
— Они всегда будут пустыми? — спросила я.
Тетушка взглянула на свои коробочки и ничего не ответила. Ее длинное лицо казалось испуганным и огорченным, а на челке повисла глянцевая картинка.
Я устала от Тетушки, потому что она была невеселой. Я не люблю, когда людям живется трудно. У меня пробуждается от этого нечистая совесть, а потом я начинаю думать, что они могли бы уйти куда-нибудь в другое место!
Но бабушка любила Тетушку, которая была хорошей клиенткой в ее магазине пуговиц, и они обычно всю зиму читали вместе «Всеобщий семейный журнал».
У бабушки тоже было множество коробочек, но у нее по крайней мере в них лежали пуговицы. Пока бабушкина пуговичная торговля процветала, каждый сорт пуговиц лежал в отдельной коробочке, но когда все рухнуло, все пуговицы перемешались и это, собственно говоря, было даже гораздо приятней.
Прежде чем в магазин нагрянули полицейские, бабушка успела спрятать множество ящичков с пуговицами под своими юбками, точь-в-точь как спрятала оружие во время войны. Она спасла также много сотен килограммов «Всеобщего семейного журнала», фарфоровых собачек, бархатных подушечек для иголок. А также целую партию ночных колпаков и шелковых лент. А потом она вздыхала и повторяла: «Ах, ах. Скоро опять начнутся трудности». И отнесла все, что удалось спасти, к папе и маме в мастерскую.
Мама спрятала «Всеобщий семейный журнал», но бабушка и я снова разыскали его и извлекли на свет — главным образом потому, что страницы там были целы, хотя часто и печальны: «Юную ведьму ведут на костер»… «Смерть героини»…
И каждый журнал сохранялся для Тетушки. Они с бабушкой тайком читали эти журналы, запершись в спальной.
Однажды Тетушка явилась читать «Всеобщий семейный журнал» в самый ужасный день, какой только могла придумать. Папа как раз отливал скульптуру в гипсе. А это большое и трудное дело, состоящее из множества частей.
Гипс уже был замешан, так что вопрос шел буквально о секундах. Вы знаете, в этот момент гипс не следует размешивать и едва можно дышать.
Я и мечтать не смела о том, чтобы войти в мастерскую именно в такой момент. Папа с мамой стояли наготове, одетые в специальную одежду, предназначенную для отливки гипса, и весь пол был устлан коричневой бумагой.
Именно тогда в мастерскую ворвалась Тетушка и воскликнула:
— Привет, привет! Мне кажется, здесь сейчас что-то произойдет? Пожалуйста, позвольте мне остаться, я вам не помешаю!
Я стояла за портьерой и наблюдала. Тетушка двинулась прямо к бочке с гипсом, сунула в раствор палец и воскликнула:
— О, гипс! Разве это не замечательно! Как раз теперь я особенно интересуюсь гипсом!
Мама сказала:
— Мы работаем!
У папы был такой вид, словно он вот-вот убьет кого-нибудь.
Я так испугалась и забеспокоилась, что влезла наверх на свои нары. Я была уверена, что папа швырнет глиной в Тетушку, так как он всегда это делает, когда сердится! Но единственное, что я услышала, было мягкое чавканье мокрого гипса. Во всяком случае папа с мамой начали отливать скульптуру. Тетушка болтала все время, не понимая; что мешает почти святому делу. На какой-то миг бабушка испуганно высунула голову из спальни и снова исчезла.