Дочь солдата
Шрифт:
— Если что с ней… не перенесу! — У Екатерины Кузьминичны тряслись губы. — Ладно, сам ступай за доктором.
Николай Иванович иззяб в дороге, получил насморк, но привез из Дебрянска врача.
И печь отпустила Верку… И видела она себя на берегу моря. Море синее-синее. На море — солнце. Свежий ветер пахнул водорослями, йодом, солью и еще чем-то, что никак не вспомнить. Не солнцем ли от золотого песка?
Они шли по берегу моря вдвоем. Верка в белом платье, и спутница ее вся в белом. У нее, как у Верки, черные, завитые в тугие колечки волосы, черные глаза. И родинка
Мама…
Солнце с неба опускается ниже, ниже.
Два солнца — на море и в небе — соединяются вместе.
И порыв ветра уносит от Верки ее маму. Мама летит, протягивая руки, зовет к себе.
— Мама, мамочка! — вскрикивает Верка, открывает глаза.
— Что с тобой, зернышко? — наклоняется над ней Екатерина Кузьминична. Шепчет что-то ласковое…
У Верки смеживаются веки. Но и туда — в темный горячий мир, где закрыты глаза, — никто не приходит больше…
Вчера после уроков ребята, высыпав во двор, играли в снежки, когда на дороге показался трактор. Он был старый, латаный. Громыхал, попыхивал синим чадом, подавался вперед медленно, будто с натугой. Его окрестили «гусеницей». Уж очень тихо полз трактор.
А Веня, тот оскорбился.
— Не было у бати печали… Как удаленный колхоз, так и посылают, что никому не гоже.
Тракторист, молодой, в замасленной стеганке, помахал рукой, белозубо улыбаясь, и — трактор, гремя железными натруженными костями, въехал в ворота школы. Мотор заглох.
В наступившей тишине тракторист вылез из кабины.
— Ну, чего остолбенели, хлопцы? Принимайте дар от комсомола.
— Ха, дар! — выступил вперед Веня и для большего впечатления сплюнул себе под ноги. — Вы в правление сходите, там вам шею намылят за такие дары.
Тракторист обвел ребят смеющимся взглядом.
— Трактор ведь ваш! Короче, ни пуха вам, ни пера. Овладевайте им и прочее! Берегите машину— потрудилась на своем веку и вам, коль вы с умом, послужит в разрезе политехнизации.
Первым пришел в себя семиклассник Володя.
— Ур-ра! — сорвал Володя шапку с головы, бросил вверх.
Так Велико-Дворская семилетка получила гусеничный трактор. Трактору радовались. Трактором восхищались.
— Теперь заживем, — говорил Веня. — С передовой техникой горюшка мало. А вы куда ползете? Брысь! — гонял он от трактора малышей, а сам держался поближе к семиклассникам.
Старшие ребята чинно толковали с трактористом о свечах, подшипниках, старались не ударить лицом в грязь. Трактор они изучили. Им хоть сейчас за руль. Какое сомнение!
А из Дебрянска на строительство Талицкой ГЭС прибыла комиссия.
Маня, чуть ее подружке стало легче, бегала к Верке и докладывала:
— …Воюют! Стоят на плотине и воюют. Твой дядя уперся — и ни в какую! А начальник — ну, который в кожаном пальто… Он сперва на твоего дядю наступал: «Па-азвольте, не ваше дело!» Ой, Николай Иванович и взялся за него, в пот вогнал. «Вы, говорит, будьте довольны, что мы на себя ответственность взяли». Как пошел, как пошел — начальник стих сразу. Стоит и папиросы курит. Искурит одну, за другую принимается. Наверно, не рад, что приехал… Ну, я побежала!
Быстра Маня на новости, как курочка на зерно.
Верку навестил Леня.
Он в новенькой школьной форме, в фуражке. И ремень форменный, с медной пряжкой.
Леня примостился на табурет, разложил учебники и тетради.
— Поди, скучно хворать? А Веня у нас опять отличился. По географии Сусанна Иосифовна спросила: «Дай, говорит, Потапов, определение острова». — Веня подумал, подумал и брякнул: «Это когда вокруг вода, вот и остров». — Сусанна Иосифовна осерчала: «Посадить тебя в лужу, Потапов, тоже островом станешь?»
Верка безудержно смеялась. И так потянуло ее в школу под тополями, в теплый милый мир, полный ребячьего гама; в полумрак тесных коридорчиков, где всласть и с Маней пошепчешься, и покажешь девочкам тетин подарок — синие бусы. Чудная тетя: называет ее сорокой за страсть к разным побрякушкам-безделушкам, а сама — нет-нет, да и купит что-нибудь для Верки!.. В школе особая жизнь, и состоит она не только из скрипа перьев во время диктантов, склоненных стриженых и вихрастых голов на уроках арифметики, стука мела в руках учителя у доски. Нет! И часто думает Верка, что у ее парты волшебные крылья: они уносят то в знойные пустыни Сахары, то к полюсам, то в древние страны, каких нет на картах, то вдруг… в гости в Пушкину.
«Здравствуй, племя младое, незнакомое!»
Да, так Анастасия Львовна говорит:
— Сегодня мы в гостях у Пушкина, друзья!
И звонкое тиликанье свиристелей, разноцветные рыбки в живом уголке, и гладкие перила лестницы со второго этажа (дух замирает, когда скатываешься по ним!), и ветки тополя за окном… Ой, школа большая!
— Ну чего ты все смеешься? Давай за уроки, — говорит Леня. — Ты и так много пропустила.
— Постой, — спохватилась Верка. — Ты на плотине был?
— Представителей понаехало… ой-е-ей! Даже из области! Николай Иванович маленько ошибается насчет плотины. Это дядя Киря говорит, а он — плотник, каких поискать. Плотина ничего что деревянная — она прочная. Она из лиственничных бревен, — рассуждал Леня. — Лиственница в воде упорная. Сто лет в воде простоит, ничего не сделается. Раньше ее на закладные бревна, в фундамент употребляли. И что? Изба развалится, а фундамент цел. Вот насчет плеч Николай Иванович прав. Плечи у плотины слабые. Да и там без цемента обойдутся.
— Плечи? — Верка наморщила лоб. Сколько раз у плотины бывала, никаких плеч не приметила.
— Ну, это береговые упоры, — Леня на промокашке нарисовал, что такое у плотины «плечи».
Верка его слушала плохо.
Она думала о дяде…
Леня допытывался:
— Поняла, где они?
— Ага, — рассеянно ответила Верка. — Вот.
И показала на свои плечи.
Поздно вечером Леня крадучись пробрался к конюшне.
Ворота на замке. А окно дежурки долго не поддавалось. Помог нож. Створки скрипнули, распахнулись. Наваливаясь грудью на подоконник, Леня влез в дежурку, где пахло хомутами и дегтем.