Дочь солдата
Шрифт:
— Леня-я, ты чего? — воскликнула Верка, заподозрив неладное. — Почему ты уроки на конюшне учишь?
— Отцепись! Без тебя тошно.
— Не трогай его, — нахмурился Веня. — Из-за бати, Леня, да?
— Угу… Мамку поколотил. Не буду, говорит, с тобой жить и из деревни уеду. Все дни пьянее вина ходит. Лишний, говорит, я и никому не нужен.
Глава XIII. Ответ Петра Шереметьева
Пряди березовых ветвей мокро блестели. Оседали сугробы, по дорогам сверкали
А скворцы, чернея на макушках берез, молчали. Вот один слетел во двор и бух в лужу — брызги во все стороны! Топорща глянцевитые перышки, скворец купался, и льдинки похрустывали, дробились в луже.
— Это у него ванна, — прыгала Верка. — Это он после дорожки!
Веня переглянулся с Маней, прищелкнул языком:
— Закалочка! Ну-ка, в ледяной воде купается. И этого я приманю. Завтра же дупленку вывешу.
Скворец вспорхнул на крышу избы. Отряхнулся, хлопнул себя по бокам крыльями. Забулькал, защелкал… Запел!
Ему вразнобой откликнулись скворцы с берез.
Возле каждой избы выставлены птичьи домики — на коньках и крышах, посреди огородов на вбитых в землю шестах, по деревьям.
Возле же Домниной избы пусто и тихо.
Верке скворешни определенно не задались. Выходили столь «кособокие, полоротые, да с кровлей набекрень, что в них скворца оглоблей не загнать». Это Венины слова. У него скворчик и машиной гудит, и свистит, как разбойник, и кошкой умеет мяукать. Подумаешь, кабы ты, Веня, так умел, не воображай, пожалуйста!
На помощь Верке пришел дядя. Не мог видеть равнодушно, как она портит доски, которые выклянчила у плотников.
Кровлю скворешне устроили двускатную, что у терема. Был выструган коник на крышу. Коник с петушиной головой! Сделали террасу — беда, если скворчата вывалятся из гнезда, ведь кошки зевать не станут. Из консервной банки дядя выстриг фонарик — номерной знак, словно для взаправдашнего дома. Фонарик выкрасили белилами, черной краской подписали: «№ 15, ул. Скворечная, Ф. Ф. Скворчик». «Ф. Ф.» — значит Фють Фюитевич.
И весь дом — великолепный, глаз не отвести! — покрыли зеленой краской.
— Николай Иванович, — протяжно говорила тетя и смеялась. — У Верочки больше ума, чем у тебя. Люди добрые, что он творит… Что творит! Господи, чистый ребенок. Ты бы еще электричество в скворешню провел!
Чуть краска подсохла, Верка, подгоняемая нетерпением, уговорила дядю поставить скворчиный терем в бабкином хмельнике.
Сюда скворцы слетались по вечерам со всей деревни, наверно, обсуждать скопом свое житье-бытье.
Все, кто шел мимо бабкиной избы, теперь останавливались, чтобы посмотреть на необычный скворечник.
— Высокое творение! — Николай Иванович гордо обозревал зеленый домик, клонил седую голову к плечу и жмурился. — Ай да мы!
— Дядечка, мы еще построим, — хлопала Верка в ладоши. Уцепилась за рукав дядиной куртки и покрутилась на каблуках. — Мы много построим. Вот летом весело будет!
— Хватит тебе, егоза, вертеться. Увидит тетя, задаст нам обоим.
— А вот не задаст. Может, пошумит, покричит… и все! Она ж такая! Дядечка, — Верка заглянула в лицо Николая Ивановича, — электростанция будет с весны работать? Я сто раз на плотину бегала. В турбинное отделение опять лазала. Ага! Там бревна просмолены. Я чуть к ним не прилипла. Вы меня тете не выдавайте. Ладно?
— Электростанцию пустим, — ответил Николай Иванович. Знакомая складка легла между бровей. — Недоделок еще много… А мне парторганизация дала поручение — пустить ГЭС, и чтоб работала она, как часы.
Снял с рукава скрученную колечком стружку. Она поплыла по ветру, легкая, точно пушинка.
Наконец-то! Скворцы!… Сделали круг над избой, стаей опустились на старую вербу, унизали ее ветви.
Верка затаила дыхание, прячась за поленницей.
— Ой, что будет… что будет? Смотрите, смотрите, дядечка. Они на домик внимания не обращают. Неужели не понравился? Кошмар!
Скворцы чистили перья, по-своему о чем-то судачили. Но и клювом не вели в сторону дома № 15, по улице Скворечной. Вот безобразие!
Ага, один с вербы — юрк в леток! Посидел внутри домика — выскочил обратно. Замяукал… Ясно, этот Венин. Ишь, дразнится! Возмутительно просто!
— Убирайся, — шептала Верка и пристукивала ботами. — Убирайся в свою дуплянку, нечего тебе мяукать!
Бывали дни весе-о-лые, Гулял я, молоде-ец!Верка обернулась.
По улице, пьяно шатаясь, брел Паша Теребов. Он без шапки, рыжий чуб всклокочен, опухшие глаза в синих кругах. Паша хватался руками за изгородь, волочил полы пальто по грязи.
— Привет! — качнулся, увидев дядю с Веркой. — Гордость наша…комиссар! Гуляю, вишь, беспробудно. Беспробудно и беспросветно! Алевтина меня… — Паша облизал губы. — В общем, неугоден я ей. Иди, грит, от меня на все четыре стороны. На все четыре!.. Лишний я, никому не нужен. Гул-ляю!
Дядя проводил Пашу долгим взглядом.
— Спасать надо, не чужой же человек…
— Он не чужой? Леня дома не ночует, тетя Алевтина у соседей живет… А все из-за кого? И он-то не чужой? Он пьяница, он нехороший… Скажите, нашелся родственник!