Дочь солнца. Хатшепсут
Шрифт:
Это явилось кульминацией, мигом, породившим уверенность, мигом, когда невыносимое беспокойство сменилось неистовой благодарностью. Золотой небесный Ра вновь восстал над Египтом, и в тот же самый мистический миг золотой Амон-Ра явился из храма пред глазами его поклонников. Люди ещё на месяц обрели уверенность в жизни и солнечном свете. Когда барка с её сияющей ношей двигалась через Великий двор к алтарю праздника, к небу вновь взлетели радостные гимны.
О ты, опочивший в барке ввечеру, О ты, пробудившийся в барке поутру, О ты, парящий превыше всех богов, НетУ вельмож, поднимавшихся с колен в Молитвенном зале, подкашивались ноги, а все чувства необыкновенно обострились, словно от вина. Они ощущали себя бодрыми, энергичными, крепкими, исполненными жизни: при виде бога их Ка обновились, а силы восстановились. Пока во внутреннем дворе Хапусенеб и его сеи-жрецы продолжали возлияния, в зале дворцовые и храмовые сановники рассеянно перемещались в места, откуда следовало наблюдать Возвращение: мысли всех присутствовавших сосредоточились на их Ка.
Сенмут сопровождал молодую царевну на её место, находившееся в семи шагах к востоку от Места Царицы, где, воздев очи горе, ожидала Хатшепсут. Взгляд Сенмута нечаянно упал на Царское Место — пустой круг на каменном полу, куда солнце, поднявшись вровень с точно расположенным отверстием в противоположной стене, должно было направить золотое благословение своих первых лучей. На мгновение Сенмут отвлёкся от церемонии, как и многие другие, задумчиво или обеспокоенно глядевшие на это пятно. Затем со стороны Большого двора вновь загрохотали барабаны, зазвучали бубны, флейты и голоса, и все глаза обратились навстречу возвращающемуся богу.
Пробудись в мире, о ты, Восточная душа, в мире! Пробудись в мире, Гарахути, в мире!..Голоса, певшие гимн, бились в ушах Сенмута, и его душа устремилась к золотому лику Амона.
Безмятежный, безразличный, прекрасный, как его собственный восход, Великий Создатель, Дыхание Жизни, Сокрытый, слегка покачиваясь, проплывал высоко над головами и дымящими кадилами его служителей. Войдя в зал, барка повернула, с величественной неторопливостью проплыла в конец зала и направилась вдоль стены. Ей предстояло описать полный ритуальный круг по залу, а затем пройти через его центр и исчезнуть в святилище. Медленно продвигаясь между рядами воздетых рук, мимо Нехси, мимо Футайи, мимо Сенмута и дрожавшей царевны, мимо Хатшепсут, она дошла до пустующего Царского Места... и остановилась.
Шок, потрясший всех присутствовавших в огромном помещении, был подобен удару. Пение прервалось, голоса певцов беспомощно смолкли, барабанный бой прекратился. На мгновение в ошеломлённом зале стало тихо — на каждой голове волосы встали дыбом, по каждой спине пробежала дрожь. А затем барка, слегка накренясь, вновь тронулась с места, неуклюже и сердито, направляя своих носильщиков на одной ей ведомый путь; те шатались и вскрикивали. Во всех концах зала раздался ропот ужаса. Жрецы и вельможи попадали на колени и взирали, как бог дёргался из стороны в сторону, выбирая свой путь, а напряжённые носильщики, задыхаясь, пытались угадать его волю. Внезапно барка устремилась к колоннам в северной части зала. Полсотни зрителей, собравшихся там, рассеялись в панике, толкая друг друга, чтобы поскорее убраться с дороги. В конце образовавшейся дорожки осталась лишь одна маленькая фигурка, испуганно прижавшаяся к стене. Эго был один из новичков — мальчик лет десяти-двенадцати с разинутым ртом
На бесконечно долгое мгновение воцарилась полная тишина, было слышно, как мальчик перестал дышать и простёрся ниц на каменном полу. Через несколько секунд он поднял голову, будто прислушивался, затем медленно встал и положил руку на край барки. Не отрывая глаз от золотого лица Амона, он следовал за богом, направившимся обратно через переполненную людьми колоннаду к центру зала.
Теперь бог безмятежно плыл по стихшему в ожидании залу, не пихая и не пригибая к земле своих носильщиков, и вёл рядом с собой мальчика. Все глаза были устремлены на барку, все глаза видели, как точный рывок направил мальчика прямо на Царское Место, в этот пустой круг, который теперь купался в сиянии лучей Ра.
Для большинства ошеломлённых очевидцев момент, когда солнечный свет озарил золотую тесьму, обвивавшую его локон, явился именно тем моментом, когда они впервые узнали полузабытого царевича — сына Немощного. Но ни у кого из них не было никаких сомнений в том, что Амон на их глазах назвал его фараоном.
У Сенмута в момент узнавания окутывавшая мозг дымка благоговения и мистического страха резко улетучилась, сменившись холодным, скептическим озарением. Эго было чудо, не так ли? Если так, то о более своевременном чуде ему ещё не приходилось слышать. Назавтра этот мальчишка должен был принести клятвы, которые должны были сразу же сковать его и устранить с пути на целых десять лет. Сегодня, точно в нужное время, он внезапно шагнул прочь от клятв и цепей прямо на Царское Место. Это было бы поразительно, даже если бы произошло в тёмной тайне, окружавшей большинство чудес. Но ещё поразительнее то, что это чудо свершилось перед множеством свидетелей.
Сенмут отдал сдержанную молчаливую дань мастерству и совершенству плана. Затем его разочарованный взгляд оторвался от царевича и начал обшаривать толпу в поисках организатора постановки.
Он нашёл её там, где и ожидал — среди пророчиц. На мгновение встретившись с ней глазами, Сенмут мрачно подумал об обоюдоостром оружии, которое использовал для своих собственных целей семь лет назад, и проклял себя за то, что не сломал его прежде, чем небрежно отбросить в сторону. Он словно наяву услышал крик Нофрет-Гор: «Ты закончишь жизнь в петле, я сама суну туда твою голову, клянусь всеми богами!» Он никогда не верил ей. Ну и дурак же он.
Его глаза продолжили осмотр. Теперь он рассчитывал найти хотя бы небольшое удовлетворение в мести. Она уже нанесла весь возможный ущерб — это доказывало благоговейное выражение на окружавших его лицах. Единственный взгляд на окаменевшее лицо Хапусенеба убедил Сенмута, что поделать уже ничего нельзя; он не мог никак изменить ход вещей. Также одного взгляда ему хватило, чтобы накрепко запомнить лица носильщиков барки, так что теперь он мог бы найти их когда хотел. Затем он со страхом обернулся к Хатшепсут.
Он увидел именно то, чего боялся. Она не двинулась с места — не в силах была двинуться. Она была смертельно бледна, её широко раскрытые глаза смотрели в одну точку — не на мальчика, а на бога; выражение, которое Сенмут увидел на её лице, заставило его распроститься с последней надеждой спасти положение. С этого момента мальчик стал фараоном.
Сенмут испустил тяжёлый вздох и с трудом подавил в себе внезапный порыв впасть в неистовство. Бесполезно бушевать, тот, кто рискует, может проиграть, и проиграть много. Но это не беда, если он достаточно осторожен, чтобы не потерять заодно и голову. Ему следовало подумать, и лучше, если он будет думать быстро и смотреть правде в глаза. Это был уже не тот мир, в котором он так уверенно ориентировался всего несколько мгновений назад.