Дочь Сталина
Шрифт:
Так закончилась попытка «воссоединения семьи».
Если счастье состоит в исправлений собственных ошибок, то это счастье Светлана испытала сполна, оказавшись в комфортабельном самолете, уносившем ее прочь от родных, от друзей, от вновь обретенной и снова утраченной Родины.
Она утверждает, что ей стало так хорошо, как не было давным-давно. Если следовать логике, то Светлане и не надо было предпринимать это путешествие восемнадцать месяцев назад, когда ей и без того жилось неплохо…
Но тогда она этого не понимала. Понадобился стресс, каковым, в сущности, явилось ее пребывание в Москве, а затем и в Грузии,
Но ей не хочется признавать, что эта попытка обрести родину — ошибка. То есть признание это, как многое в ее жизни, носит половинчатый характер. Да, это был «сумасшедший поступок», но о нем сожалеть не следует.
«Никогда не надо сожалеть о том, что случается с нами, — даже о самом наихудшем, — потому что все имеет свое место в общей картине жизни и судьбы. Мне надо было снова увидеть родные места и старых друзей. Оле надо было узнать существенную часть ее собственного наследия. Без этих восемнадцати месяцев как ее жизнь, так и моя были бы неполными, незаконченными и даже неестественными».
Да, теперь она имеет возможность пофилософствовать на эту тему, не задумываясь о том, что было бы с нею и Олей, если бы им не удалось вернуться. Вряд ли бы в этом случае Светлана настаивала на том, что это путешествие необходимо…
И вот, оказавшись на маленькой, полуразрушенной ферме среди лесов Америки, положив перед собою стопку чистой бумаги для работы над своей четвертой книгой — «Книгой для внучек», — она и в самом деле чувствует себя счастливой. Тем более что от дочери из Англии она получает бодрые, счастливые письма.
Журналисты на Западе, не щадя сил, раскручивают очередную сенсацию — возвращение внучки Сталина в Англию. По приезде туда ее встречают тележурналисты, которых Оля очаровывает.
«Это было необыкновенно интересным опытом для меня, и я не сожалею ни об одной минуте… Не каждому школьнику приходится узнать три разные страны, побывать в трех самых важных странах мира», — находчиво комментирует девочка свое путешествие.
Телевизионщики снимают ее в аэропорту, снимают плачущую от радости среди одноклассников. Ольга в знак благодарности директору школы, позволившему ей вернуться, тепло говорит о нем, о своей квакерской школе.
Светлана же часами просиживает на террасе фермы, любуясь закатом, вспоминая о безмятежном начале своей жизни с Вэсом, о том, как уже после разрыва с ним они с Олей приезжали сюда — девочка обожала лагерь для юных наездниц…
Начиналась весна… Серые холмы, окружавшие ферму, вдруг зазеленели. Среди юной зелени лесов то здесь, то там, как спустившиеся с неба облака, белели дикие вишни и слива. От земли шел аромат фиалок.
«Для меня наступал окончательный катарсис. Факты приходилось принять такими, каковыми они теперь были для меня — шестидесятилетней матери и «бабушки. Тихими вечерами, под неумолкаемые крики птицы, называемой козодой жалобный, под тихими звездами, светившимися на этот мирный уголок суматошной Америки, я постепенно приходила в себя. Козодой этот регулярно появлялся каждый вечер с наступлением темноты и сидел где-то совсем рядом с небольшой терраской, смотревшей в лес, на невысокие лесистые холмы, на зеленую долину. Его крик — особенный, с каким-то вопросительным знаком в начале, а потом и ответом. Долгий такой крик. Когда он повторяется сотни раз без конца, он убаюкивает и приводит вас в состояние глубокого внутреннего мира. Ну вот, даже птицу послал Господь такую, как надо, — так перестань скорбеть и болеть
Безуспешно пыталась пресса разыскать Светлану. Ее местопребывание помогла журналистам определить Ольга, приехавшая из Англии на каникулы.
Но Светлана не стала встречаться с прессой, предоставив это делать Оле. Она дала интервью в местную газету, которое не понравилось Светлане тем, что в нем не упоминалось об американских корнях Ольги, о дедушке Питерсе, который так много сделал для Америки. Зато, как всегда, рядом со снимком Оли красовалась фотография второго ее деда, Иосифа Виссарионовича Сталина.
Оле хотелось считать эти места своей родиной, поэтому летом они с матерью купили небольшой охотничий домик в лесу. Здесь до сих пор охотники подстреливают оленей, диких индюшек, тетеревов и куропаток. «Мы окружены здесь поэзией и красотой, и добротой простых людей» — так сказала Светлана одной американской поэтессе, поинтересовавшейся, почему она выбрала для себя резиденцию именно в этих глухих краях.
«Забытая жертва тирана живет в нищете!»
В одно и то же время по утрам на Кенсингтон-сквер появлялась женщина. Тихо и бесцельно брела от автобусной остановки с видом человека, которому некуда спешить. Владелец антикварной лавки, куда она обычно заходила, уже привык к ее появлениям. Она разглядывала старинные безделушки, картины, мебель, как посетительница музея, а не как покупательница. Одета скромно, даже бедно. И в дождливую, и в ясную погоду — в одной и той же светлой, легкой куртке, туфлях-лодочках, с большой хозяйственной сумкой через плечо. По виду — типичная английская пенсионерка из провинции. И никто бы не усомнился, что эта женщина ведет тихий, монотонный образ жизни, вполне соответствующий ее возрасту и положению.
Заглянув в библиотеку, где часто меняла книги, женщина возвращалась домой. Ее «домом» стал приют на улице Ладброукгроув при крупном благотворительном обществе «Карр Гомм». Для соседей по приюту давно не было секретом, что им посчастливилось разделять кров с дочерью Сталина. Лана Питерс этого не скрывала, хотя далеко не со всеми поддерживала знакомство. Ее считали молчаливой, скрытной, немного странной. Но покладистой и не заносчивой.
В приюте был свой уклад: его обитатели по очереди занимались уборкой, покупали продукты для кухни. Лана Питерс никогда не отлынивала от своих обязанностей. Иногда разговаривала со своей соседкой Мэри. Их комнаты были рядом. Мэри не была столь навязчивой и любопытной, чтобы выспрашивать, как дочь Сталина, в прошлом состоятельная женщина, попала в приют для бедных?
Спустя несколько месяцев, когда Лана Питерс уехала из приюта, а журналисты допрашивали ее соседей, Мэри вспоминала:
— О деньгах мы не говорили. Лишь однажды Лана упомянула, что ей нелегко платить 78 фунтов в неделю — столько стоит содержание в приюте.
Около года Лана Питерс тихо и неприметно прожила в приюте, пока об этом не «пронюхали» вездесущие журналисты. Летом 1992 года лондонская газета «Ивнинг стандард» напечатала на двух полосах сенсационную статью «Забытая жертва тирана живет в нищете». В ней читателям напоминали, как Светлана Аллилуева с дочерью попыталась вернуться в Россию в 1984 году. Прожив там восемнадцать месяцев, она с трудом вырвалась из «лап Кремля» и вернулась в Америку, где, по признанию Светланы, ей всегда было «легко и просто».