Дочь Сталина
Шрифт:
Биаджи поговорил и со старым любовником Светланы Алексеем Каплером, который сказал, что был потрясен, когда узнал, что она стала невозвращений. «Когда я услышал об ее отъезде, не поверил своим ушам. У меня есть свое мнение о русских женщинах, я многих знал… Я думаю, что со Светланой случилось что-то страшное, возможно, какая-то болезнь». Ее поступок он считал непростительным. Каплер даже процитировал Тургенева: «Россия без нас проживет, это мы не проживем без России».
Когда Биаджи попросил писателя Илью Эренбурга прокомментировать слова Иосифа о матери, тот ответил уклончиво: «Лучше бы он испытывал пиетет перед своим отцом [Морозовым], у которого
К июлю Биаджи выпустил небольшую книгу «Светлана. Информация из первых рук». Она была издана на итальянском языке и спешно переведена на английский. На Светлану чтение книги произвело оглушительный эффект, особенно в сочетании с вырезками из американских и европейских газет, порочащих ее. Эти вырезки Светлане анонимно присылали незнакомые люди. Она, разумеется, знала, что ее сын и друзья под давлением КГБ вынуждены осудить ее поступок, но зачем журналисты стремились выставить на свет ее личную жизнь? «Зачем они домогались до моих детей?» — спрашивала Светлана. Но на самом деле она прекрасно знала, зачем.
Однажды в конце лета, когда на ферме были только семнадцатилетний Кристофер Кеннан, младшие дети и их няня, Светлана позвала всех на веранду, где всегда жарили мясо на гриле. Она попросила Кристофера принести жидкость для розжига дров. Дети с любопытством смотрели. Светлана сказала: «Вы все присутствуете при торжественном моменте. Я сжигаю свой советский паспорт, в ответ на ложь и клевету». Она бросила паспорт на угли. Все молча наблюдали, как он горел. Потом Светлана «вынесла вон горстку золы и дунула на нее. Она разлетелась по ветру».
Во всей этой череде несчастий было одно-единственное утешение, которое чуточку поддержало ее дух. В июне в «Атлантике» вышла ее статья «Борису Леонидовичу Пастернаку». Светлана работала с британским переводчиком Пастернака Максом Хейвордом, с которым ее познакомила Присцилла Макмиллан еще до их ссоры. В коротком предисловии к статье Хейворд лестно отозвался о ее работе: «Размышления Светланы Аллилуевой освещают смысл работ Пастернака так, как до этого еще никто не делал». Она провела параллели между печальной судьбой героя романа и бедами своей покинутой семьи и страны. Слова Хейворда как человека, который перевел на английский «Доктора Живаго», значили много. Его пригласили на ферму семьи Кеннанов в начале лета.
Джоан очень удивилась, когда Светлана попросила поселить ее на третьем этаже дома, где летом было очень жарко. Внизу были другие, более комфортабельные, комнаты, но Светлана выбрала это помешение, потому что там Кеннан оборудовал свой кабинет. Одну его стену занимали книжные полки, выкрашенные в белый цвет, — как у нее дома. На полках стояли книги, газеты и журналы на русском языке. Кеннан работал за огромным деревянным столом, который ярко освещало солнце, — теперь здесь было ее рабочее место. Вдобавок на третьем этаже была дверь, которая запиралась, — очень большое удобство. Джоан Кеннан заметила, что Светлана и Макс уходили наверх и закрывали дверь: «Конечно, со стороны Светланы здесь был романтический интерес, и, я думаю, какое-то время она просто витала в облаках, воображая себе, как они вместе идут к закатному солнцу».
Макс Хейворд был очень интересным человеком. Он был на два года старше Светланы и начал свою карьеру на дипломатическом поприще. В конце сороковых он работал в британском посольстве в Москве и однажды даже был переводчиком у посла Великобритании, когда тот наносил визит Сталину в Кремль. Теперь он был преподавателем советской литературы и политологии в колледже Святого Антония в Оксфорде.
Этот колледж часто называли «шпионским колледжем». Ходили слухи, что он связан с лондонским филиалом Конгресса культурной свободы, одного из самых эффективных проектов ЦРУ во время «холодной войны». Эта организация поддерживала печатные издания и проводила международные мероприятия, направленные на то, чтобы освободить ученых из-за Железного занавеса. В мае того самого 1967 года ЦРУ, наконец, признало, что через Конгресс более десяти лет тайно финансировало некоторые престижные британские журналы, например, «Энкаунтер» и «Диссент».
Когда в июне вышла статья Светланы о Пастернаке, и в КГБ поняли, что с ней работал Макс Хейворд, советская пресса объявила его агентом ЦРУ. Об этом никогда не говорилось прямо, но Макс Хейворд был одним из тех ученых, которые в Советском Союзе считались персонами нон-грата. В период ожесточенных интриг разведывательных служб шестидесятых годов имело смысл полагать, что Хейворда оставили в покое, чтобы управлять Светланой. Его хорошо знали и Джордж Кеннан, и Артур Шульцбергер, так как они вместе отдыхали летом на греческом острове Спетсос. Но Хейворд имел репутацию человека, постоянно вызывающего раздражение у окружающих. Он любил хорохориться перед богатыми американцами, которых ему «удавалось развести» на то, чтобы они поддерживали его роскошный образ жизни.
Светлана была восхищена Максом. Они проводили время в комнате на третьем этаже, разговаривая по-русски о России и, как казалось Светлане, обо всем на свете. Никто не понимал ее тревоги и проблемы лучше, чем Макс Хейворд. Он бывал на ферме так часто, что Джоан Кеннан, в конце концов, стала стирать его белье.
Вскоре Светлана была влюблена в Макса. Он был польщен и явно восхищался ею, а потом обнаружил, что тоже влюблен по уши. Присцилла Макмиллан, которая его хорошо знала, так отзывалась о нем:
Макс был человеком, чья идея о том, чтобы попасть на небеса, сводилась к тому, чтобы, приезжая в Нью-Йорк, останавливаться в «Челси», где бывали Дилан, Коллинз, Леонард Коэн, и напиваться в свое удовольствие. Однажды он поехал, чтобы наблюдать, как «Доктор Живаго» переводится на язык жителей острова Мальты. Мы все смеялись. В другой раз, когда он работал над переводом «Одного дня Ивана Денисовича» мы с друзьями запирали его в комнате в Российском центре и приносили ему еду. Только так Макса можно было заставить сделать работу в срок.
По мнению Присциллы, любая женщина, которая имеет отношения с Максом, должна быть достаточно разумной, чтобы «знать, что этот материал для замужества не годится. Но у Светланы был инстинктивная тяга к мужчинам, и она никак не могла прийти к такому умозаключению».
Джоан Кеннан вспоминала, как в один из его приездов подвозила Макса до железнодорожной станции в Харрисбурге. Он был очень удручен своими отношениями со Светланой и сказал, что она ждет, что он женится на ней. Джоан не была уверена, были ли они любовниками или в том, кто кого соблазнил, но, в любом случае, Светлана ждала, что будет с Максом. К середине августа он спешно ретировался в Англию. Но Светлану было не так-то легко обескуражить.