Дочь ведьмы
Шрифт:
Томасу соорудили в общей комнате низкую лежанку, чтобы ему было тепло от огня. Когда сгустились сумерки и Бесс наконец привела Маргарет домой, то, как выглядел брат, ее встревожило. За несколько часов он превратился из бледного, но сильного молодого человека в покрытого испариной, измученного жаром мальчика с хриплым дыханием и тусклыми глазами. Бесс сменила мать и стала бережно промокать его лицо. Энн добавила в воду несколько капель розового масла, но они не могли скрыть все усиливавшийся запах разгоряченного тела бедного Томаса. Несмотря на огонь, который, казалось, бушевал в
– Что с ним, мама? – спросила Бесс.
– Лихорадка.
– От какого недуга? – потребовала более определенного ответа Бесс.
– Слишком рано, чтобы сказать. Нужно подождать. Со временем станет ясно, от чего он страдает.
Энн отводила взгляд, чтобы не встретиться с дочерью глазами.
– Ступай в сыроварню. Принеси чай из высокой крынки на верхней полке.
– Крапивный чай?
Теперь Энн взглянула на Бесс.
– Да. Помнишь, как его готовить?
Бесс кивнула.
– Тогда скорее.
Девушка оставила брата неохотно, но решительно, радуясь, что мать сочла, что она сможет приготовить для него отвар. Дойдя до двери в сыроварню, Бесс обернулась. Втроем они представляли собой пронзительную картину: мать, опустившаяся на колени у постели больного сына, отец, стоящий рядом. Бесс увидела, как Джон, не отводя глаз от Томаса, потянулся и погладил Энн по щеке. Мать прихватила его руку и тесно прижала к лицу. В это мгновение Бесс поняла, осознала по одному незаметному, но красноречивому движению, что ее брат в смертельной опасности.
К утру Томасу, казалось, не стало ни хуже, ни лучше, но он стал беспокойным. Ворочался в постели, менял позу в тщетных попытках найти положение, в котором будет не так больно. Маргарет собирала в курятнике яйца. Джон уехал в Бэтком на рынок, продавать сыр. Энн и Бесс сели за кружево, чтобы быть подле Томаса. Внезапно он спустил ноги на пол и попытался встать. Обе женщины бросились к нему.
– Томас, – мать положила руки на его плечи, – тебе надо отдыхать. Не пытайся вставать.
– Нет!
В его невнятной речи звучал гнев.
– Пора приниматься за работу, матушка. Нельзя, чтобы все делал отец.
– Ты болен, – прошептала Бесс. – Отец справится, пока ты не выздоровеешь.
Томас не унимался, он боролся с ними, обретя необъяснимую силу.
– Пустите! Я хочу выйти! – крикнул он, ковыляя к двери и явно не сознавая, что не одет.
Походка у него была шаткая и беспорядочная, отчего он цеплялся за мебель и стены.
– Томас! – позвала Энн.
Они с Бесс попытались убедить его лечь, и снова безуспешно. Теперь он бредил, извергая поток бессвязных слов, точно говорил с кем-то невидимым. В конце концов парень ухватился за щеколду и распахнул дверь. Бесс боялась, что он выйдет из дому – что с ним тогда случится? – но этого ему не дали. Джон ступил на порог, ведя сына обратно в дом. Он развернул Томаса, твердо, но бережно, и направил не обратно в постель, а к двери в спальню.
– Идем,
Бесс и Энн пошли следом и помогли мальчику лечь в кровать. Томас, казалось, утомился и сразу забылся беспокойным сном.
Джон взял Энн за руки.
– Я был в деревне, – сказал он.
На лице матери отразился вопрос, но заставить себя выговорить слова она не могла.
– Заболели и другие, – подтвердил Джон. – Некоторые уже умерли.
– Сколько? – прошептала Энн.
– Пока одиннадцать.
– Боже милостивый…
Кровь отлила от лица Энн.
Бесс больше не могла молчать.
– Мама? Что это? Что происходит?
Энн смогла лишь покачать головой, на мгновение лишившись дара речи. Потом судорожно вдохнула и повернулась к Бесс.
– Собери постели. – Она обвела рукой комнату. – Забери отсюда все, что не принадлежит Томасу. Отец передвинет кровати. Потом принеси свечи, нет, топленое сало и ведро, а еще мне понадобится вода. И шалфей, чтобы сжечь… Быстрее, Бесс, некогда зевать.
– Но я не понимаю…
– Слушай, что я тебе говорю. Как только принесешь все нужное, ты больше не должна заходить в эту комнату. Слышишь? И сестре не позволяй переступать порог. Будешь приглядывать за ней сама и не пускай ее ни в комнату, ни ко мне. Обещай!
– Обещаю, – проговорила Бесс, сквозь слезы еле различая хрипевшего и дрожавшего на кровати брата.
Теперь она все поняла, хотя никто не смог ей прямо сказать, что она хотела услышать. В глубине души девушка знала, что за новости отец привез из деревни. Она знала правду, и ей было страшно, как никогда в жизни. В деревне умирали люди. Ее брат умирал. Многих ждала та же медленная мучительная смерть. В Бэтком пришла чума.
Следующие несколько часов были полны бурной деятельности. Бесс сделала все, как велела мать, а потом, прихватив Маргарет, занялась скотиной, что обычно делал Томас. Нужно было подоить коров, покормить и напоить свиней, собрать хворост. Бесс заставила себя сосредоточиться на работе. Она уклонялась от бесконечных вопросов Маргарет, отвечая невнятными уверениями и не могла позволить себе думать о том, что, пока собирает хворост, ее брат угасает. Подобные мысли парализовали бы ее или свели бы с ума. Вернувшись к коровам, в хлев, она увидела, что отец разводит костер. Он бросил в огонь постель, на которой Томас спал прошлой ночью, и всю его одежду. Бесс при виде этого едва не расплакалась. Она стояла и смотрела на отца, и сердце ее разрывалось от того, как мужчина ссутулился, как склонил голову.
В ту ночь она лежала на временной постели в гостиной и слушала, как Томас жалобно стонет в соседней комнате. Мать она видела только мельком, когда та вышла на минутку на улицу, подышать и перевести дух.
Бесс заметила, как она это сделала. Дверь в спальню была приоткрыта, и потребность увидеть брата оказалась невыносима. Она распахнула дверь и прокралась в комнату. Остановившись у кровати Томаса, Бесс всмотрелась в него. В комнате стоял полумрак, брат лежал лицом к стене.
– Томас? – прошептала Бесс, а потом громче повторила. – Томас?!