Дочь Великого Петра
Шрифт:
Голос Ивана Осиповича звучал непреклонно и сурово, ни малейшего следа нежности и мягкости не осталось в его лице.
Осип хорошо знал отца, чтобы еще раз попробовать просить или настаивать. Он ничего не ответил, но в его глазах вспыхнула демоническая искра, а на крепко сжатых губах появилось лукавое, злое выражение. Он молча повернулся и направился к двери.
Иван Осипович следил за ним глазами. В его душе вдруг шевельнулось снова как бы предчувствие какого-то несчастья. Он окликнул сына.
– Осип, ведь ты вернешься через два часа? Ты даешь честное слово?
– Да, отец!
XIV. ИСКУСИТЕЛЬНИЦА
Через несколько минут после ухода молодого Лысенко в комнату вошел Сергей Семенович Зиновьев.
– Ты один? – удивленно спросил он. – Я не хотел мешать тебе, но только что увидел, как Осип быстро пробежал через сад. Куда это он отправился так поздно?
– К матери, проститься с нею.
Зиновьев остолбенел от удивления при таком известии.
– С твоего согласия? – быстро спросил он. – Да? Какая неосторожность! Ты только что по опыту узнал, как Станислава умеет поставить на своем, а теперь опять оставляешь сына на ее произвол.
– На какие-нибудь полтора часа. Я не мог отказать ему в этом прощальном свидании. И чего ты боишься? Уж не насилия ли с ее стороны? Осип – не ребенок, которого можно отнести на руках в экипаж и увезти, несмотря на его сопротивление.
– А если он не будет сопротивляться?
– Он дал мне слово возвратиться через два часа, – выразительно сказал Иван Осипович.
– Слово шестнадцатилетнего мальчика!..
– Который воспитан для военной службы и потому знает, что такое честное слово. Это вовсе не беспокоит меня, мои опасения клонятся совсем в другую сторону.
– Сестра сказала мне, что вы наконец поладили, – заметил Сергей Семенович, бросая взгляд на сильно омраченное лицо друга.
– На несколько минут, а потом мне опять пришлось быть строгим, суровым отцом. Именно этот час показал мне, какая трудная задача покорить и воспитать такую необузданную натуру; но, что бы там ни было, я пересилю ее.
Сергей Семенович подошел к окну и стал смотреть в сад.
– Уже смеркается, – заметил он, – а до лесного пруда по крайней мере полчаса быстрой ходьбы. Если это свидание неизбежно, то ты должен был допустить его только в своем присутствии.
– Чтобы еще раз встретиться со Станиславой? Это невозможно. Этого я не хотел и не мог требовать.
– А если это прощанье кончится иначе, нежели ты предполагаешь? Если Осип не вернется?
– В таком случае он был бы негодяем, изменником своему слову, дезертиром, так как он уже состоит на службе. Не оскорбляй меня подобными предположениями, Сергей!
– Ну, не будем спорить, тебя ждут в столовой. Ты хочешь уехать сегодня же?
– Да, через два часа, – твердо и спокойно ответил Иван Осипович. – К этому времени Осип вернется.
Сергей Семенович печально улыбнулся, но не сказал ничего. Оба друга отправились в столовую.
На полях и в лесу уже ложились серые тени летних сумерек. Вдоль берега лесного пруда беспокойно двигалась взад и вперед Станислава, закутанная в теплый плащ. Она не обращала внимания на спускавшуюся сильную росу, все ее существо было полно лихорадочного ожидания.
С того дня, когда девочки застали ее и Осипа в роще вдвоем и были поневоле посвящены в их тайну, Станислава Феликсовна назначала свиданья по вечерам, когда около пруда и в роще было совершенно пустынно. Но они все-таки расставались до наступления сумерек, для того чтобы позднее возвращение Осипа не возбудило в ком-нибудь подозрения. До сих пор Осип всегда был аккуратен, а сегодня мать ждала уже напрасно целый час. Задержал ли его случай, или же их тайна была открыта?
Вокруг в роще царила могильная тишина, нарушаемая шорохом шагов тревожно ходившей по траве женщины. Наконец послышался слабый звук шагов, сначала совсем вдали, но они приближались к пруду со страшной быстротою. Скоро показалась стройная фигура юноши. Станислава бросилась ему навстречу. Через минуту сын был в ее объятьях.
– Что случилось? – спросила она, осыпая его бурными ласками. – Отчего ты так поздно? Что задержало тебя?
– Я не мог прийти раньше… я прямо от отца.
– От отца? – вздрогнула Станислава Феликсовна. – Так он знает?
– Все! – и мальчик наскоро рассказал, что случилось.
Не успел он кончить, как горький смех матери прервал его.
– Понятно, все они в заговоре, когда дело идет о том, чтобы отнять у меня мое дитя! А отец? Он, конечно, опять сердился, грозил и заставил тебя тяжелою ценою купить страшное преступление – свидание с матерью?
– Нет, – тихо сказал Осип, – но он запретил мне видеться с тобою и неумолимо требует нашей разлуки.
– Тем не менее ты здесь! О, я знала это!
– Не радуйся слишком рано, мама, – с горечью произнес мальчик. – Я пришел только проститься с тобою. Отец знает об этом, он позволил мне пойти проститься, а потом…
– А потом он снова возьмет тебя к себе, и ты будешь снова потерян для меня? Не так ли?
Мальчик не ответил. Он обеими руками охватил мать, и страшное рыданье вырвалось из его груди, рыданье, в котором было столько же гнева и горечи, сколько страдания.
– Ты плачешь? – произнесла Станислава Феликсовна. – Я давно все предвидела; даже если дети не видели нас, все равно в день отъезда из Зиновьева к отцу ты был бы поставлен в необходимость или расстаться со мною, или решиться.
– На что решиться?.. Что ты хочешь сказать? – с изумлением спросил сын.
– Неужели ты без всякого сопротивления подчинишься насилию, позволишь разорвать священную связь между матерью и ребенком и попрать ногами нашу любовь? Если ты допустишь сделать это, в твоих жилах нет ни капли моей крови, ты – не мой сын.