Дочь воина, или Кадеты не сдаются
Шрифт:
Я выпрямилась, тряхнула полураспустившейся за время сна косой, облизнула губы, невинно поправила топик и после этого бросила лукавый взгляд на Дьяра. Воин застыл. Улыбок больше не наблюдалось, мышцы проступили явственнее, на висках капельки пота.
— А знаешь, — я прикоснулась пальцами к губам, — у тебя очень… — эпитет подобрать было сложно, но вроде как у них тут все на силе помешаны, так что… — У тебя очень сильные губы, — прошептала я.
Воин сжал кулаки, напряжение достигло предела.
— Такие сильные, — продолжала искушать я, — такие… мм… властные…
В следующее мгновение Дьяр развернулся и вышел из моей каюты, едва не снеся дверь. А я, запрокинув голову, пыталась удержать слезы, не позволяя им выкатиться из глаз… Не хватало, чтобы эти уроды догадались, что довели меня. Не дождутся.
А потом, успокоившись, я задумалась о случившемся. Поняла главное — у тар-эн явные проблемы с самоконтролем. То есть пока другие теряют контроль над своими эмоциями — это нормально, к этому воины привыкли, а вот сами не выносят собственных конфликтов между разумом и эмоциями. Уроды! И планетка у них уродская. И…
Дверь повторно распахнулась без стука. Вошел отец — как и Дьяр, в состоянии полуобнаженности, на руках широкие браслеты, обхватывающие руку от запястья и почти до локтя, на шее какой-то массивный медальон, черные прямые, как и у меня, волосы распущены.
Заметив мой удивленный взгляд, папандр пояснил:
— Традиции Иристана, Киран. Воин, возвращаясь домой, должен быть открыт, демонстрируя добрые намерения и доверие.
Это как?
— То есть на тебе сейчас нет оружия? — предположила я.
Хассар коснулся массивного браслета на правой руке, и произошло невероятное — черная сталь густой смолой сползла на его раскрытую ладонь, чтобы через миг обратиться коротким мечом с остро заточенными краями. Отче крутанул оружие, вернул в исходное положение, и я проследила за обратной трансформацией меча в браслет.
— Тар-эн всегда носит оружие, — как аксиому, произнес отец.
Я не хочу на эту планету! Она меня уже пугает! Я…
— Дочь должна выглядеть скромно, — еще одна аксиома от папандра. — Пять минут. За тобой придут воины.
И мой родитель оставил меня одну. Хотя нет, нас было двое — я и ужас. Ужасу тоже было страшно, и он тоже не хотел на Иристан. Но нашим мнением никто не интересовался.
А потом я вспомнила, что пора стать очень плохой девочкой. В конце концов, надо оправдать папандрово: «Ты распущенная, невоспитанная, безголовая, наглая, эгоистичная и не контролируешь собственные желания».
И, раскрывая свои чемоданы, я искала что-то длинное, но развратное и этот разврат прикрывающее. С цветом определилась сразу — красный. Во-первых, у меня есть красные туфли на высоченном каблуке, а во-вторых — это самый вызывающий из всех цветов. К тому же у меня где-то было именно ярко-алое платье в пол. Нашла. Под чемоданом диверсанта, кстати. Платье было потрясающее: длинное, закрытое, с длинными рукавами и воротом под шею, но такое обтягивающее, что мужская фантазия гибла еще на подлете. Правда, имелись сомнения, что отче меня в таком наряде выпустит, но на случай временной маскировки у меня отыскалось алое парео. Белье под все это я выбрала черное, черные же были и чулки, ногти остались алые, губы — в тон к платью, ресницы красила долго и основательно.
В дверь постучали. Глянула на сейр — действительно пять минут уже истекли. А я еще не готова. Ладно, отвоюем себе еще пару минут.
Я надела туфли, подошла к постели, закинула одну ножку на кровать, подтянула платье, открывая всю ногу и старательно поправляя резинку чулок, крикнула:
— Войдите.
Дверь распахнулась. Трое воинов, обнаружившиеся в проходе, там так и застыли. Я мило улыбнулась и спросила:
— Что-то не так? — Невинно хлопаю ресницами.
Тар-эн посмотрели на меня, на ногу, снова на меня… развернулись и вышли. Хоррошие мальчики.
Освободив себе время, я собрала вещи, зафиксировала новый код на всех рюкзаках, заперла оба чемодана с вещами, взятыми из дома. Едва завершив со сборами, встала перед зеркалом. Выглядела я эффектно. Платье обтягивало, как вторая кожа, до середины бедра, оттуда струилось, приоткрывая кончики туфель. Элегантно и в то же время очень сексуально. Помнится, мы с Микой себе такие одинаковые взяли, но на мне смотрелось круче — у меня фигура более женственная, и потому Микаэлла его с корсетом надевала. У меня корсета под него нету, увы. Хотя и так выглядит роскошно. И я заодно распустила волосы, а они у меня длинные, иссиня-черные, достают до талии и выгодно смотрятся на красном. Короче, жди, Иристан, я иду!
Стук в двери — я стремительно набросила парео на плечи и сказала:
— Войдите.
Вошел… отец. Рывком так. Ему про мое показательное выступление с ножкой доложили?! Мало того, что нарики, так еще и стукачи.
— Дочь!
И для чего это было сказано?
— Это самое длинное из моих нарядов, — смиренно изображая почтение, сказала я.
Отче промолчал, изучая взглядом все, что не скрывало парео. А оно непрозрачное.
— Хорошо!
На этом общение завершилось. Меня оставили одну. И почти сразу раздался стук в двери.
Грациозно сняла парео, подтянула юбку так, чтобы была видна полоска кожи над резинкой чулок, словно я тут себя в зеркало разглядываю, и ответила:
— Войдите.
Вошли четверо. Застыли на пороге. Взгляды на меня, на ноги, на меня…
— Ма-а-альчики, — проворковала я, — вы за вещами?
Воины развернулись и оставили меня одну.
Стремительно меняю диспозицию, опуская юбку, набрасываю парео на голову, на манер платка, скромно присаживаюсь на краешке постели и жду. Отче заявился секунд через тридцать. Влетел весь разъяренный и, сурово сдвинув брови, уставился на меня.
— Папа? — невинно вопрошаю.
— Идешь со мной! — рявкнул отец.
— Хорошо. — Да я вообще сама покорность.
Но идти не вышло, пришлось бежать. Тот факт, что на каблуках мне бежать неудобно, никого не смущал. Да еще и юбку придерживать нужно было одной рукой, а парео — другой. Через пару тысяч шагов, когда я уже задыхалась и ковыляла, отец снизошел до беседы:
— Мы приземлились на площади. Твоего появления ждут. Когда выйдем из корабля, нас будут приветствовать тысячи тар-эн. Веди себя достойно!