Дочерь Божья
Шрифт:
Ты всегда должна считать, что выход есть,вдруг возникли в ее сознании отцовские слова, и твоя задача — найти решение, каким бы невозможным оно ни казалось, потому что в поисках оправданий провала нет практической пользы.Она не вспоминала эти слова почти десять лет. Сейчас они вдруг прозвучали так ясно, будто он произнес их только что. Зоя приободрилась, а кожа ее будто вспыхнула огнем.
И тут же она припомнила его кустарную студию. Отец работал над четырехтонным стальным кубом для скульптуры, которая должна была стать центральной композицией на открытии его галереи. Скульптура называлась «Огонь Разума», и задача состояла в том, чтобы композиция
Зоя продолжала медленно озирать свою тюрьму, но видела теперь уже не бетонные стены, а далекие годы, что прошли за полмира отсюда.
Когда логика не помогает, говорил отец, ищи решение в нелогичном.
В конце концов, он придумал метод полировки стали — ореховой скорлупой, с помощью электромагнитной подвески.
Когда разум тебя подводит, ищи ответы в своем сердце.
«Огонь Разума» купили за деньги, превысившие его заработок механика за семь лет. И он прожил еще семь лет, пока огромная бронзовая отливка не свалилась на него и не придавила насмерть. Свою первую художественную галерею она открыла на деньги из наследства.
Ты должна представить свой путь сквозь преграды,говорил с нею отцовский голос. Выключи разум и дай волю чувствам.
— Дай мне вдохновение, пап, — тихо попросила Зоя, сглотнув слезы. — Это должен быть шедевр воображения. Помоги мне, папочка.
11
Нохшпиц — иззубренный гранитный шпиль, возвышающийся на восемь тысяч футов над уровнем моря в Австрийском Тироле на юго-западе от Инсбрука. Это очень негостеприимная гора — холод, отвесные кручи, ни одного дерева; скала доступна лишь птицам, опытным альпинистам и тем счастливчикам, которым довелось прокатиться в гондоле частного фуникулера к массивному шале неподалеку от вершины.
Это шале было построено в 1921 году как гостевой домик — австрийский трактирщик надеялся привлечь лыжников, катающихся на местных склонах. В нем двадцать пять номеров, и в каждом — своя ванная и камин, а также общий зал, расположенный в крыле, что выдается уступом над скалистым утесом.
Однако совершенная уединенность, делавшая это место привлекательным, также стала и препятствием к его процветанию. Чтобы добраться до отеля, гостям приходилось проделать долгий путь по продуваемому всеми ветрами серпантину из Инсбрука до станции крохотного фуникулера у подножия горы. В те времена по немощеным горным дорогам на автомобилях разъезжать было невозможно, так что приходилось пользоваться двигателем в одну лошадиную силу. В сырую, морозную или снежную погоду добраться до шале было решительно невозможно — либо дорога сопрягалась с такими трудностями, что это отпугивало любого потенциального клиента. Отель разорился в 1924 году, когда оборвавшийся трос унес жизни пятерых человек, ехавших в гондоле.
Два года спустя богатый итальянский промышленник выкупил шале для собственного отдыха и проведения деловых встреч, а через семь лет, когда он умер, отель по его завещанию отошел католической церкви.
За панорамными стеклами помещения, когда-то бывшего обеденным залом, по стойке «вольно», как на смотре — спина прямая, ноги на ширине плеч, руки на пояснице, — стоял кардинал Нильс Браун, архиепископ Венский и глава Папской комиссии по делам неверующих. На нем были толстый свитер плотной вязки, саржевые слаксы и легкие туристические ботинки. Его алое облачение лежало в шкафу в его комнате — там оно обычно и оставалось все время, пока он был здесь. Кардинал провел ладонью по своим черным с проседью волосам и рассеянно взглянул сквозь морозные узоры на окнах на крошечные фигурки лыжников, копошившиеся на склонах внизу.
Он
13
Олимпийская деревня, построенная к зимним Олимпийским играм 1964 г.
14
Трехкратный олимпийский чемпион по горным лыжам.
Он смотрел, как в долине внизу темной лентой петляла меж заснеженных берегов речушка Инн. К досаде конькобежцев, она еще не замерзла. Взгляд кардинала скользнул вдоль русла реки дальше, мимо иероглифических рулежных дорожек аэропорта к сердцу Инсбрука. Остановив свой взгляд на заснеженных готических крышах, он вспомнил о предстоящей сегодня встрече с Гансом Моргеном — простым деревенским священником с очень непростым прошлым. И, по всей видимости, без надежд на будущее.
Нильс Браун отвернулся от лыжников и посмотрел через огромный конференц-зал: когда-то в нем можно было накормить сто человек сразу. Теперь здесь между грубо обтесанными А-стропилами стоял только длинный, около двадцати футов, дубовый стол. В дальнем конце зала в огромном каменном камине тлели и весело потрескивали уголья. Вокруг стола были симметрично расставлены двенадцать стульев. Другой мебели в помещении не было.
Ровно в 15:00 в дверь постучали. Кардинал, поддернул рукав свитера, взглянул на тонкие наручные часы и отметил пунктуальность посетителя.
— Войдите, — пригласил Браун. Его голос радушно прозвучал в тишине.
Ганс Морген открыл дверь и решительно вошел в зал. На секунду он остановился у порога, ослепленный светом, льющимся в окна.
Он был высоким сутулым мужчиной среднего телосложения, с ярко-голубыми глазами и длинным аскетическим лицом. Яркий солнечный свет четко обрисовал глубокие морщины и острый подбородок, выдававшийся далеко над воротничком сутаны. У него в руках была трость, но он старался не прибегать к ее помощи.
Браун был поражен тем, что этого человека не сломили ни годы, ни свинец, который любого здоровяка моментально лишил бы здоровья. Но с другой стороны, подумал кардинал, они оба — австрийцы, ведут активный образ жизни и у них хорошие гены. Из объемистого досье КДВ на Моргена Браун знал, что тот всю жизнь с малых лет, за исключением учебы в семинарии, почти ежедневно катался на лыжах и лазил по окрестным горам у городка Альт-Аусзее. Ходил по озеру на лодке летом и катался на коньках зимой. Согласно досье Морген вот уже больше полувека знал об этом районе больше, чем кто-либо другой из ныне живущих.
— Добрый день, Ваше Преосвященство, — поздоровался Морген. Он огляделся и зафиксировал в памяти всю спартанскую обстановку — стол и стулья ручной работы, каменный камин и грубые А-стропила. Потом направился к Брауну. Его ботинки на твердой кожаной подошве звонко стучали по деревянному полированному полу. Браун встретил его посередине зала.
— Хорошо, что приехали, — сказал он и протянул руку. Морген мгновение помедлил, вглядываясь в лицо Брауна с таким хозяйским интересом, что обычно невозмутимому кардиналу стало не по себе. Наконец мужчины энергично пожали друг другу руки.