Дочерь Божья
Шрифт:
В жизни после этого наступала тьма, а в кошмаре после этого наступал свет. Сет открывал глаза и видел голову своего напарника, приделанную к телу Тони.
«Ах ты, сука, ты же должен был меня предупредить, — рычал его напарник, — ты должен быть на моем месте; ты должен лежать дохлым, а не я».
Сет пытается встать — он хочет все объяснить, только ноги не слушаются. Отказываются слушаться руки и тело — он парализован.
«Ты мерзкий тюфяк…» — Лицо напарника неожиданно становится лицом Ребекки Уэйнсток, но голос — по-прежнему напарника. Сет пытается объяснить, он хочет все объяснить, но не может произнести ни звука, и
«Ты дал им меня схватить, — говорит она, — меня забрали у тебя из-под носа. Какой же ты после этого коп!»
Потом Сет раздваивается. Часть его взлетает к потолку и смотрит на оставшуюся часть сверху. Он видит себя сидящим в углу с дыркой во лбу и крыс, обгладывающих его тело. Он начинает чувствовать жгучую мучительную боль от того, что маленькие когтистые лапки топчутся по его глазам, чувствует, как голые крысиные хвосты елозят по его животу и гениталиям. И просыпается от собственного крика.
Сет открыл глаза и посмотрел на часы у кровати. Зеленые светящиеся цифры показывали 03:00. Кошмар снился ему около трех часов назад, а он все никак не мог от него отойти. Спать было невозможно.
Сет уселся на краю кровати и увидел свое отражение в зеркале на Зоином туалетном столике. Там же стояла резная деревянная шкатулка для драгоценностей, которую он купил ей во время путешествия на Британские Виргинские острова, батарея пузырьков, лаков для ногтей и прочих мелочей, что как бы сами собой собираются вокруг женщин. Все эти вещи, казалось, глядели на него с немым укором.
Сет медленно поднялся. Пружины матраса жалобно скрипнули, напомнив ему, что они с Зоей собирались их убрать, чтобы не так было шумно, когда они занимаются любовью. Что-то перевернулось в его душе, когда он вспомнил, как они лежали в этой постели, сплетясь телами, глаза в глаза, дыхание вдыхание. Неужели это никогда не повторится?
Сет подошел к окну спальни и, облокотившись на подоконник, выглянул на улицу. Тучи ушли, открыв брильянтовую россыпь звездного неба.
— За что, Господи? — тихо спросил он, затуманив окно своим дыханием. — За что мне такое наказание? Я ведь молился, старался быть душевным и духовным. Зачем ты все сделал вот так? — И Сет снова постарался отогнать мысли, которые все чаще приходили ему в голову: может, и нет никакого Бога. Или Богу просто на все наплевать.
Дежурную «тойоту» сменил какой-то седан американского производства с водителем и пассажиром. На секунду Сета охватила злость, но он быстро остыл. Страттон всего лишь делает свою работу.
Сон пропал окончательно. Риджуэй вернулся к кровати и достал из-под нее сверток с картиной. Положил на кровать, развернул. Подержал какое-то время в руках, разглядывая контур в темноте, потом включил маленькую лампу. Снова взглянул на картину.
Все было в точности, как описывала Уэйнсток. Живописный альпийский луг, выполненный в теплых солнечных тонах, характерных для мастеров Флоренции. Справа на картине была заметна скальная поверхность, а почти у самого левого края — нечто похожее на вход в шахту в отдалении. На самом рисунке Сет никаких зацепок найти не смог.
Картина была вправлена в простую черную деревянную раму и запечатана коричневой бумагой. Сет перевернул рамку и заметил в углу на бумаге небольшую овальную наклейку: «Якоб Йост и сыновья. Живописные рамы для живописных полотен. Цюрих, II
Он уставился на эту наклейку. Название лавки — вот единственное, за что можно ухватиться. Зачем, интересно, понадобилось вставлять картину в рамку в Цюрихе, а не где-нибудь в Германии? Он внимательнее изучил наклейку. На ней было что-то еще, но чернила выцвели, и сложно было разобрать, что именно. Он поднес картину поближе к свету. Штамп был очень неразборчивым, но, найдя правильный угол освещения, Сет сумел прочесть: «19 мая 1937 г.» и цифры «16–16». До вторжения в Польшу, до зверств холокоста, когда Гитлер еще был респектабельным европейским правителем, а его люди беспрепятственно путешествовали через границы. Тогда они и прибыли в Цюрих с картиной. И чем еще? — спросил себя Риджуэй.
Он снова посмотрел на картину. В мыслях царил хаос. Цюрих известен своими банками и своей стабильностью. С точки зрения Сета, он также печально известен пропажей Зои. Нацисты знамениты своим стяжательством золота и прочих сокровищ. Разумно ли будет предположить, что нацисты приезжали в Цюрих перед войной открыть банковские счета и наладить кое-какие банковские связи? При этом Гитлер, или Шталь, или какой-то другой нацист совершенно случайно взял картину с собой в путешествие и совершенно случайно заказал для нее рамку в лавке господина Йоста.
Одной из немногих положительных черт нацистов была их методичность. Такие ничего не оставляли на волю случая. И шансы, что цепь событий с их участием выстроилась «совершенно случайно», были ничтожными.
Он кивнул, снял трубку и набрал номер международной справочной службы. Ему надо было узнать, по-прежнему ли работают сейчас в Цюрихе Якоб Йост или его сыновья.
Но после второго зуммера готовности Риджуэй положил трубку. Наверняка люди Страттона или кто-то еще прослушивают его телефон. Слушать может кто угодно. В конце концов, можно позвонить из автомата в аэропорту.
Сет быстро натянул вельветовые штаны и свитер. Вытряхнул из дипломата инструменты и положил туда картину и влажную пачку тысячедолларовых банкнот Ребекки Уэйнсток.
Вынул из Зоиной шкатулки верхний отсек, достал свой паспорт и довольно толстую пачку швейцарских франков, оставшихся после Цюриха. Машинально открыл документы — на последних страницах стояли визы. Швейцария, Англия, Голландия — все крупные страны Европы, несколько мелких, штампы Карибских островов, куда они с Зоей заходили на яхте. Он даже начал вспоминать те дни безмятежного спокойствия, что они проводили там, но тут же прервался и стал собираться в дорогу.
Через десять минут сидящие в темном седане увидели, как Сет закинул чемоданы в «вольво», сел за руль и завел машину. Он аккуратно развернулся и медленно подъехал к седану. Поравнявшись с их машиной, опустил окно у себя и показал жестом, чтобы водитель седана сделал то же самое.
— Передайте начальству, что я поехал в Амстердам, — сказал им Сет, отдал честь и покатил прочь.
Через час он довольно улыбнулся, выяснив по телефону в Международном аэропорту Лос-Анджелеса, что фирма «Якоб Йост и сыновья» все еще на плаву и в ней работает уже новое поколение сыновей. Старик еще жив, сообщили ему, но уже отошел от дел. Сет упомянул название картины и имя художника, но там ни о чем подобном не слышали, однако уверили, что расскажут старику, который непременно захочет пообщаться об этом с американским джентльменом.