Дочери Дагестана
Шрифт:
– Моя пора прошла, – пробовала она разжалобить пленителя, хотя хорошо знала, что еще хороша собой.
Разве только ради мести совершил бы Хаджи-Мурат свой безрассудный набег? Он не хотел понимать, что Нух-Бике для него недосягаема.
Почти три месяца находилась в горах пленница Хаджи-Мурата, а потом ее обменяли на 11 мюридов, попавших в плен к русским в разное время, и пять тысяч рублей серебром. Домой измученная красавица вернулась в начале апреля 1847 года.
Хочется упомянуть и еще об одной довольно-таки романтической истории, связанной с именем Нух-Бике.
Слава о ее красоте, оказывается, шла по всему Кавказу. А это имело свои последствия. В XIX веке в Азербайджане и Грузии проживал выдающийся поэт Мирза Шафи Вазехи. У него уроки азербайджанского языка брал немец Фридрих Боденштедт.
Уроки проходили три раза в неделю, и на них, кроме Боденштедта, присутствовали также и другие ученики Мирзы Шафи. Потом начиналась беседа, в которой делалась попытка раскрыть суть творческого поиска.
В 1847 году Ф. Боденштедт вернулся в Германию, прихватив с собою записи песен своего учителя и его подарок – тетрадь стихов, озаглавленную «Ключ мудрости». В 1850 году он издал «1001 день на Востоке», в следующем году – «Песни Мирзы Шафи» в своем переводе. А с некоторых пор труды азербайджанского поэта Боденштедт стал выдавать за свои. Европейская публика не знала истинного автора, и вся слава была присвоена переводчиком себе.
Среди множества произведений Мирзы Шафи Вазехи выделяются 52 стихотворения, посвященные некой Зулейхе. Они настолько понравились композитору Петру Чайковскому, что он их перевел с немецкого на русский язык.
Как увижу твои ноженьки я,Не могу понять, о дева рая,Как они могут красоту твою нести,Столько красоты…Как увижу твои рученьки я,Не могу понять, о дева рая,Как они могут наносить такие раны,Такие раны…Как увижу твои губки я,Не могу понять, о дева рая,Как они могут в поцелуе отказать,Отказать…Как увижу твои глазки я,Не могу понять, о дева рая,Как они могут больше требовать любви,Чем моя…Снизойди ко мне,Слышишь, как бьется сердце, о дева рая,Ты такого сердца не найдешь,Песню сладкую мою услышь,Лучше меня никто, о дева рая,Твою красоту не воспоет.Так начинается одно из 12 стихотворений. А другой композитор, Антон Рубинштейн, на эти слова написал музыку.
Возникает вопрос: какое отношение имеет все это к нашей героине – Нух-Бике?
Самое непосредственное. Как установил писатель Р. Расулов, Зулейха, которой посвящены стихи, и Нух-Бике – одно и то же лицо. Р. Расулов пишет: «В одной из книг сообщается, что Мирза Шафи и Нух-Бике хотели соединить свои жизни и даже сделали попытку бежать, но, обрученная с аварским ханом по имени Ахмед, беглянка была поймана, и Мирза Шафи навсегда потерял свою любимую».
Фазиль Рахман-заде в своей книге «Дар судьбы» (Баку, 1990. С. 139) пишет, что «в истории азербайджанской литературы нет, наверное, второго такого писателя, как Мирза Шафи Вазехи, чья творческая деятельность и художественное наследие были бы окутаны таким туманом неизвестности…»
Может, будущим исследователям удастся раскрыть тайну того, что произошло между великим азербайджанским поэтом и вдохновившей его несравненной дагестанкой.
«…С чем сравню…»
Вскоре после Кавказской войны началось строительство дороги между Темир-Хан-Шурой и Ботлихом. Она проходила через горные аулы Аркас и Аракани. Строителей развлекали танцоры и музыканты, канатоходцы и певцы, приглашенные со всего Нагорного Дагестана. В работе принимал участие и поэт Тажутдин Чанка из Батлаича. В Араканах он встретил певицу Айшат и воспылал к девушке горячим чувством. С той минуты ему стало все нипочем, в том числе и строгие правила адата, запрещавшие открыто, всенародно восхищаться женской красотой, тем более ее воспевать. Поэт не мог молчать, хоть сошли в Сибирь, хоть на месте казни… Вот тогда-то и родилась его знаменитая песня «Араканинка»:
Пусть потом и стыдно будет —Все открою, не тая.Пусть весь мир меня осудит,Но молчать не в силах я.О зачем, араканинка,Ты приехала в Чалда?Лучше б нам, араканинка,Не встречаться никогда!Был я бит судьбой сурово,Беды шли со всех сторон,Ты пришла – и мукой новойЯ, страдалец, уязвлен…Дразнишь ты жемчужной кожей,Гордой поступью своей…О неладный свет! О боже!Эта мука всех страшней!Вижу стан великолепный —И немею, задрожав,Взор твой встречу я – и слепну,Словно солнце увидав.С чем сравню я это тело?Как убога наша речь…И пылинка б не посмелаЛечь на белый мрамор плеч.Лоб твой зеркала яснее,Гладок, нежен, как атлас,Словно буквы нун, чернеютБрови с яхонтами глаз.Всех жемчужин мира крашеПодбородок твой литой.Как серебряные чаши,Груди, скрытые фатой.Сладки звуки милой речи,Как стихи, поют слова,О тебе летит далечеВосхищенная молва.И любуюсь я, тоскуюИ не в силах я понять:Неужель тебя, такую,Родила простая мать?До кончины не расстанусьЯ с мечтою о тебе,Хоть судьба и не свела нас—Благодарен я судьбе.Ты уходишь, дорогая,Ждет тебя далекий путь.Об одном прошу тебя я:Не забудь… О не забудь! [15]15
Перевод с аварского Д. Голубкова.
Эту песню без устали мог повторять Тажутдин Чанка.
В 1974 года самым старым жителем аула Балахани Унцукульского района считался 100-летний Гаджи-Магомед Мирзоев. Я к нему заходил в сопровождении местных педагогов. Когда речь зашла о женской красоте, дед встрепенулся и сказал: «Я знал Айшат Араканскую. Она приходила на мою свадьбу с братом Ахмедом. Айшат я запомнил стройной, среднего роста. Танцевала красиво, не хуже, чем пела. Я, как жених, сидел за столом и думал: вот бы мне такую жену, как Айшат. Лучше бы не приходила в Балахани. Она светилась, как солнечный луч. Я не поэт, а то бы подобрал слова, достойные ее красоты. Два дня шла свадьба, два дня я ее видел, а запомнил на всю жизнь…»
Но вернемся к поэту и поэтессе.
Не бывает любви без страданий. Находились люди, исподтишка бросавшие на них злобные взгляды. Но по другой причине Айшат и Тажутдину не пришлось сойтись. А по какой, ни близкие, ни знающие ее мне не могли точно сказать. Так, туманные намеки, а настоящая причина осталась для нас тайной.
Стоит рассказать об отношении сельчан к своей поэтессе. Муж никогда не запрещал Айшат выступать перед публикой, жители же с восторгом принимали ее пение.
Когда в село приезжал царский чиновник, генерал, наиб округа или какая-нибудь другая знаменитость, Айшат по просьбе бегаула и стариков выступала с песнями, импровизациями.
…В Гимрах, на родине Шамиля, имелось такое развесистое дерево, что в тени его могли отдыхать все жители аула.
Однажды из Аракани пришли аксакалы и просят: «Мы построили молельню, но для омовения не хватает ванны. Если уважите нашу просьбу, мы для этой цели спилили бы ваше знаменитое дерево».
Послушали гимринцы, почесали затылки, но решили пойти навстречу араканцам. Последние спилили дерево, тут же обтесали его, сделали громадную, в три сажени длиною глубокую лоханку, а затем несколько десятков молодцев на плечах с трудом понесли удивительное сооружение. Тащили день, тащили два. Наконец, дошли до того места, где дорога от Аварского Койсу круто идет наверх. Сил уже не хватало. На арбу лохань не положишь – не поместится, да и быки такую ношу не потянут.