Дочери дракона
Шрифт:
Я делаю глоток поричха и пытаюсь себе представить, как все это происходило.
— Наверное, война была просто ужасная, — говорю я.
Миссис Хон смотрит в чашку и качает головой.
— Она не должна была случиться. Лучше бы американцы и русские оставили нас в покое после Второй мировой. Может, тогда мы смогли бы договориться.
Я наклоняюсь вперед.
— Когда мы ездили в Пханмунджом [10] , нам сказали, что русские вооружили Север и побудили напасть на Юг. Американцы прибыли позже, и только затем, чтобы не допустить победы коммунистов.
10
Деревня,
— Все верно, — отвечает она, бросив на меня полный гнева взгляд. — Но потом ваша армия дошла до китайской границы. Бестактность генерала Макартура и его неуважение к китайцам заставили их поверить, что американцы готовы вторгнуться и в Китай. Так что они вступили в сражение на стороне Севера. В результате война на моей родине продлилась еще три кровавых года.
— По-вашему, нам следовало дать коммунистам победить?
— По-моему, американцам стоило вести себя осторожнее в чужой стране, — отвечает она. — Пойми, Чжа Ён, в той войне погибли миллионы людей. Миллионы! Это не просто цифры в учебнике истории. Это семьи, целые деревни, люди, которых я знала, мои друзья и соотечественники. А потом миллионам спасшихся негде было жить и нечего есть. После того как нас столетиями рвали на части китайцы, японцы и русские, после тридцати пяти лет жестокой японской оккупации мы просто хотели быть единой страной и жить в мире. Вместо этого Корея стала пешкой в игре мировых супердержав, игре, которая закончилась патом.
Она смотрит на меня с видом учительницы, которая пытается достучаться до упрямого ученика. Я невольно отворачиваюсь. Раньше я особо не интересовалась историей, но сейчас воспринимаю ее с точки зрения человека, для которого она стала частью жизни. Теперь я начинаю понимать, почему папа советует мне записаться в колледже на парочку курсов по истории.
— Что касается твоего вопроса, — говорит миссис Хон, — конечно, хорошо, что Ким Ир Сену не дали править всей Кореей. Он превратился в деспота, как я и ожидала. Хотя коррумпированная американская марионетка Ли Сын Ман [11] был немногим лучше.
11
Президент Республики Корея (Южной Кореи).
— А с вами что происходило во время войны? — спрашиваю я.
Она откидывается на спинку стула и снова смотрит в чашку.
— Я была одной из нищих и бездомных. Как я уже сказала, я свободно владела английским, и это помогало. Но все равно мне пришлось трудно. Мы с Су Бо всегда были на грани голода. Посреди войны нищая молодая женщина с больным младенцем никому не нужна. — Она вскидывает подбородок. — Мы выжили благодаря труду и везению, остальное тебе знать ни к чему.
Я думаю о том, как трудно ей жилось в моем возрасте, и чувствую себя виноватой за жалость к себе и за страх. Нет, ну серьезно. В сравнении с тем, что пришлось пережить ей, чего мне-то бояться?
— Вам тяжко пришлось, — говорю я. — Мне очень жаль.
— Да, но я выжила, — отвечает она. — Для меня это самое главное. — Она разглядывает меня еще несколько секунд, потом спрашивает: — А как насчет тебя, Анна? Что для тебя самое главное?
Вопрос застает меня врасплох.
— Ну, для меня… Точно не знаю, — сбивчиво
— А восстанавливаться ты собираешься?
Я качаю головой.
— Даже не знаю. Я не очень понимаю зачем.
Она продолжает смотреть на меня в упор, и я вижу, что от меня ждут более подробного ответа. Поерзав, я говорю:
— Одно время я думала учиться на врача. Прошла программу подготовки к обучению в медицинской школе и набрала достаточно высокие баллы, чтобы поступить, но засомневалась, что хочу стать врачом. Потом я подумывала пойти на юрфак. Составила список плюсов и минусов и по медицине, и по юриспруденции, а потом в итоге решила, что лучше выбрать что-то третье. А теперь даже не знаю, есть ли смысл заканчивать колледж.
— Составила список плюсов и минусов? — спрашивает она. — Ты всегда так все проблемы обдумываешь?
— Ну да, во всяком случае стараюсь.
— И помогает?
— Вроде помогает.
— Ты умная и способная девушка, Анна, это очевидно. Но ты кореянка, а корейцы принимают решения по-другому. Мы используем не только разум, но и сердце. Когда мы говорим «я думаю», то указываем на сердце.
Так что скажу тебе, что думаю я, — продолжает она, указывая себе на сердце. — Я думаю, ты пытаешься понять, что говорит тебе душа, но разум все время мешает. Ты приехала в Корею, чтобы узнать больше о себе самой, узнать нечто такое, с чем никакой список плюсов и минусов не поможет разобраться. Когда я дала тебе гребень, ты пришла ко мне по той же самой причине. Ты не поддалась чиновникам, даже когда они тебе угрожали. Если бы ты продумала свои решения, а не руководствовалась сердцем, ты никогда бы так не поступила. Так скажи мне, Анна Карлсон, — произносит она, — что говорит о будущем твое сердце?
Хороший вопрос. С такой стороны я ситуацию еще не рассматривала. Я пожимаю плечами:
— Не знаю, правда.
Она улыбается.
— Когда я закончу свою историю, мы еще об этом поговорим. Ты готова услышать остальное?
— Да, мэм, — отвечаю я.
Миссис Хон выпрямляется и кладет руки себе на колени. Она рассказывает, что после гражданской войны Южная Корея была в хаосе; все злились и искали виноватых. Общество очень негативно реагировало на тех, кого подозревали в симпатии к коммунизму.
— Меня тоже задели репрессии, — говорит она. — Многие знали, что я работала на Севере, поэтому я попала в черные списки и не могла найти работу. Меня лишили пособий. Я оказалась в серьезной опасности, и на какое-то время мне пришлось исчезнуть.
Она делает вдох, будто собирается продолжить, но потом умолкает и смущенно улыбается. Я не уверена, в состоянии ли она рассказывать дальше.
Наконец миссис Хон извиняется:
— Прости. Последняя часть истории очень трудная.
— Да ничего страшного, — говорю я. — Может, передохнем?
Она отрицательно качает головой:
— Нет, я должна закончить.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ
Апрель 1954 года. Военная база США «Кэмп-Хамфрис», Южная Корея
Я стояла в задней комнате бара и разговаривала с его хозяином, а трехлетняя Су Бо цеплялась мне за ногу. Через платье дочки я чувствовала, как выпирают у нее кости — будто палки, лежащие в мешке. Глаза у Су Бо запали, скулы заострились. Она напоминала бедных голодных сирот в «Оливере Твисте», какими я их себе представляла. И у нее опять поднялась температура.