Дочери Лалады. Книга 2. В ожидании зимы.
Шрифт:
Тихий посвист юркой ящеркой щекотнул Цветанку меж лопаток. На другой стороне улицы стоял смуглолицый Жёлудь, вечно запылённый и всклокоченный, с яркими белками подвижных хитроватых глаз. Возраст его был никому не известен, а лицо напоминало сушёное яблоко. Выглядел этот дядька стариком, но в движениях был молодцевато быстр – направился к Цветанке, размашисто ступая худыми и по-журавлиному голенастыми ногами.
«Эй, Заяц! Всюду тебя ищу, – прошепелявил он сквозь кривые зубы со щербиной в верхнем ряду. – Айда в корчму, Ярилко угощает».
Недоверчивый
«С какой стати он так расщедрился? – хмыкнула Цветанка вслух, неохотно следуя за Жёлудем. – У него зимой снега не допросишься, а тут вдруг – угощает!»
Морщинистый прощелыга лишь ухмыльнулся в ответ, что только укрепило Цветанку в недобрых предчувствиях.
В корчме было яблоку негде упасть. Густо-зловонный, спёртый воздух встал в горле Цветанки мерзким комом, а вид одурманенных выпивкой людей вызвал привычное отвращение. Её взгляд невольно задержался на богатырски сложенном, русоволосом и русобородом детине в богато расшитом кафтане и красных сапогах, собравшем за столом вокруг себя кучу выпивох. Что бы ни привело доброго молодца в это злачное место, пропойцей он не выглядел, отнюдь – был при средствах и щедро угощал соседей по столу, а те и радовались даровой выпивке. Большие выразительные глаза богатыря не мутнели от хмельного питья, оставаясь ясными и блестящими. При каждом движении ткань тесноватого ему кафтана потрескивала, готовая вот-вот лопнуть по швам на туго налитых силой мускулах. Своей могучей статью и сверкающим, твёрдым и смелым взором он напомнил Цветанке Соколко, торгового гостя.
А между тем её уже манил пальцем Ярилко из-за другого стола. Вся воровская шайка была в сборе и, конечно, изрядно навеселе. Был тут и сивобородый казначей Жига, обзаведшийся золотой серьгой в ухе, и ребята, бывшие с Ярилко на рынке в день стычки из-за Дарёны.
«Что-то давно ты с нами не гулял, Заяц, – недобро поблёскивая глазами, промолвил Ярилко. – Откололся от братства, даже в котёл золотых рыбок не отсыпаешь из своих сетей… Не дело это, братец ты мой».
«Бражничать не любо мне, – ответила Цветанка, не отказываясь, впрочем, от предложенной ей кружки ола, сдобренного полынью. – Не веселит меня питие, только голову и душу отягощает… А в котёл отсыплю, куда ж я денусь».
С чмоканьем обсасывая жирные от еды пальцы, Ярилко спросил:
«А что это за новая курочка, которую ты щиплешь? Никогда её прежде не видел в наших краях».
Зверь внутри Цветанки, готовый зарычать, ощетинил загривок, но воровка с непроницаемым видом ответила:
«А тебе что за забота? Моя курочка – что хочу, то и делаю».
Ярилко, насмешливо щурясь, затрясся от квохчущего хохотка:
«Что, поди, и топчешь её? А? Потаптываешь, ы? Хе-хе-хе!»
Все за столом тоже зафыркали, захрюкали от пьяненького смеха, а лицо Цветанки застыло мрачной каменной маской.
«А вот это уж точно не твоё дело», – сказала она холодно.
Ярилко мгновенно перестал смеяться, сальную ухмылку с его лица точно корова языком слизнула.
«А вот тут ты неправ, братец. Давно уж в этой каше варишься, должен бы знать обычаи-то… Но ежели ты запамятовал, то я напомню: шмарой своей ты с братьями делиться обязан, если она им приглянется. А со мной – в первую голову. Я б твою курочку… м-м…» – Сладострастно прикрыв глаза, Ярилко чмокнул губами, словно пробовал что-то вкусное.
Каменная маска дала трещину. Угол рта Цветанки дёрнулся от ярости, которая клокотала внутри, живьем варя сердце воровки в своей кипящей гуще.
«А если я не хочу делиться? – процедила она. – Если что, могу желтяками откупиться».
Горло Ярилко издало низкое урчание, губы искривились в усмешке.
«У тебя нет столько златопёрых рыбок, чтобы заварить такую сладкую уху. В одиночку хочешь хвост у этой курочки ерошить? Нехорошо жадничать, это не по-братски».
Цветанка решительно отодвинула свою кружку.
«Нет. Простите, ребята, но этому не бывать».
Она встала, чтобы уйти, вот только просто так её отпускать не собирались. Не так уж Ярилко был и пьян, скорее, притворялся: он вспрыгнул на стол, прошёл по нему, опрокидывая кушанья и проливая напитки, и, ни разу не пошатнувшись, соскочил перед опешившей Цветанкой на пол. В руке у него блеснуло лезвие ножа.
«Не хочешь по-доброму – будет по-худому».
Все, казалось, были на стороне атамана, только умудрённый и бывалый Жига молвил предостерегающе:
«Ярилушко, ты бы, это… поостерёгся с ним связываться-то. Знаешь ведь: Заяц – бабки Чернавы ученик. Кто колдунью либо её подмастерья обидит, тот долго на свете не проживёт».
Но Ярилко не внял его совету. Поигрывая ножом, он надвигался на Цветанку, а та, всегда готовая дать отпор любому врагу, одной рукой выхватила свой засапожник, а другой нащупала ожерелье, прося его о помощи в бою. Красный янтарь откликнулся, потеплев под её ладонью. «…Слепыми очам велено быть», – беззвучно растворились в воздухе слова заговора на отвод глаз. Цветанка юркнула воровскому атаману за спину.
Ярилко растерялся. Он принялся беспорядочно пороть ножом пустоту, кидаясь во все стороны – остальные воры еле успевали уворачиваться, чтоб не наскочить на остриё. Посмеиваясь, Цветанка щёлкала пальцами, свистела, хлопала Ярилко по плечу – словом, от души потешалась над своим противником. Тот оборачивался на звук, но, похоже, не видел Цветанку, а потому просто тыкал ножом наугад. Цветанка, балуясь, разрезала верёвку у него на портках, и те упали к его ногам. Кое-кто из воровской шайки не удержался от смеха, но тут же заткнул себе рот под зверски свирепым взглядом атамана.