Дочери Лалады. Повести о прошлом, настоящем и будущем
Шрифт:
Та, согревая Брану добрыми лучиками своего взора, ответила:
– Ничего, доченька. Неказистая одёжа – не в стыд, коль она рабочая, а под нею – душа светлая. Рада тебя увидеть, моя хорошая.
Они погуляли вдоль берега, поговорили, Брана немного рассказала о своей семье. Рядом с матушкой Добровидой ей было легко, светло и тепло, она будто в детство возвращалась. Узнав, что у Браны в живых осталась только одна родительница, матушка Добровида сказала:
– Теперь у тебя снова две матушки, дитятко моё.
Солёная влага защипала лилово-синие глаза охотницы, сердце согрелось, точно в светоносные воды Тиши окунувшись, а родительница Ильги пригнула её голову
Свадьбу сыграли осенью, когда Зверолесье оделось в многокрасочный, яркий лиственный наряд. У родни возник спор: где праздновать – на Севере или дома у Ильги? Впрочем, он легко разрешился:
– Первый день гуляем у нас, второй – у вас, – предложила матушка Земеля. – Ну, или наоборот.
Бросили жребий – выпало северным родственницам принимать у себя праздник в первую очередь. Так и поступили. Брана позвала своих сестриц-охотниц, и гостей набралось немало. Ильга почти не притрагивалась к хмельному, держа свой кубок полным, чтоб ей не подливали ещё и ещё. Брана знала причину: избранница, а теперь уже супруга не забыла тот случай на Лаладиной седмице, когда она напилась и распустила руки.
– Нельзя мне пить... Даже немножко, – шепнула она Бране тайком от прочих гостей. – Где один кубок, там и второй, где второй – там и ковш, а где ковш, там и ведро. А где хмель удержу не знает, там беда рядом гуляет.
– И то правда, – согласилась Брана, хотя тот удар уже давно простила.
Она хотела бы, чтоб и Ильга больше не корила себя, но та всё никак не могла позабыть слов матушки Добровиды: «Нельзя поднимать руку на свою ладу! С каждым ударом убиваешь ты любовь и становишься дальше от света Лалады». Крепко запала Ильге в душу её провинность, а потому решила она и вовсе обходить хмельное стороной.
Она перебралась жить на Север к Бране: хоть договорённость о наследстве на родительский дом оставалась в силе, но с тех пор появилась в её семье ещё одна сестрица. У матушки Добровиды не было молока, и кормить стала родительница-кошка. Решила Ильга, что дом останется младшей сестрёнке, а она сама переселится к супруге.
И зажили они в целом ладно и складно. Ильга помогала по хозяйству, но не бросала и своего столярного ремесла, придя в семью матушки Земели ещё одной добытчицей. Дом светловолосых оружейниц стоял на Ближнем Севере, где кое-что вызревало, и они держали небольшой огород, а также сеяли жито. Летом, когда Брана уходила на промысел, ещё одни рабочие руки в хозяйстве были очень кстати. Ягодка, сперва заочно невзлюбившая будущую родственницу, теперь души в ней не чаяла: за что бы рыжеволосая кошка ни бралась, всё в её руках спорилось. Дом Ильга украсила новой деревянной утварью: сделала лавки с искусным кружевом резьбы, заменила все столы, повесила новые ставни и наличники – любо-дорого глядеть. Посуду она тоже обновила, будучи и в ложкарном деле мастерицей. С Ягодкой она ладила, полюбив её, как родную сестрицу.
Счастье прочно поселилось в сердце Браны. Жили они с Ильгой весело, а если и ссорились, то не всерьёз, а следуя поговорке: «Милые бранятся – только тешатся». Потехи да шутки ради они могли и бока друг другу намять, вопящим кошачьим клубком по земле покататься, а потом в пылу страсти бурно помириться – с поцелуями и ласками. Вот только столкнулись молодые супруги с одной загвоздкой: кому из них деток рожать? Брана считала, что ей как охотнице-китобою дитя вынашивать будет неудобно.
– Ничего, пропустишь одно лето, – возражала Ильга.
– А кто мясо добывать станет, а, рыженький мой? – пыталась отвертеться светловолосая охотница.
– Добывать
Сама она деторождению противилась: не представляла себя с большим животом, а может, боялась чего-то. Время шло, а супруги никак не могли прийти в этом вопросе к согласию.
– Уж не тяните с этим, детушки, – говорила матушка Земеля. – Истекает время моё, хочу я успеть на внучек поглядеть, пока Тихая Роща меня к себе не призвала.
– Матушка, да ты ещё сто лет проживёшь, зачем тебе в Тихую Рощу? – возражала ей Брана.
Но и она чувствовала: правду говорила матушка Земеля – близился срок, немного осталось родительнице земными делами заниматься. Что-то этакое, неописуемо-тихорощенское витало в воздухе – какая-то неуловимая грусть, овеянная хвойным духом и пропитанная медово-земляничным теплом. Но наставала очередная охотничья пора, и Брана устремлялась к морю – промышлять кита, и дело снова откладывалось; возвращалась она с охоты – а Ильга, уже соглашавшаяся было на зачатие, оказывается, снова передумала. Так и дотянули они: в один и тот же год встретила свою суженую сестрица Ягодка и отошла на вечный покой матушка Земеля. Дождалась она дочкиной свадьбы, отгуляла на ней, а спустя короткое время сказала:
– Всё, детушки, пора мне.
Спохватились Брана с Ильгой, что не порадовали главу семейства внучками, да поздно было. Всей роднёй провожали они матушку Земелю: и Ягодка со своей молодой супругой-кошкой пришла, и родные Ильги уход своей родственницы на покой присутствием почтили. Еле сдерживала слёзы новобрачная, а родительница утешала:
– Ничего, ничего, мои родные, не тужите. Я и в Тихой Роще вас услышу, приходите ко мне, когда затоскуете – свидимся, тоска и отпустит.
Ни словом не попрекнула она Брану с Ильгой, но супруги чувствовали: сожалеет родительница о том, что не пришлось ей малюток понянчить, побаюкать, на ушко помурлыкать. Охватила её фигуру зелёная сеть жилок, поглотил её тело сосновый ствол, и застыло лицо, превратившись в древесный лик, исполненный ничем не омрачаемого, величественного покоя; янтарные глаза Ильги наполнились слезами, и Брана, крепко обнимая супругу, шептала:
– Тш-ш, родная моя, нельзя... Нельзя плакать. Успокойся, рыжик мой... На вот, земляники покушай.
И она, сорвав несколько душистых сладких ягод, росших у них прямо под ногами, поднесла ко рту Ильги.
Ягодка теперь жила с супругой, но, беспокоясь о своих родных кошках, едва ли не каждый день наведывалась, чтобы сделать что-нибудь для них – обед состряпать, бельё заштопать или постирать-убрать. Тихомира сказала ей:
– Полно, сестрёнка, не нужно себя у своей семьи отрывать. Ты с супругой теперь быть должна, а не на нас спину гнуть. Там теперь твой дом, а мы как-нибудь уж сами справимся.
Заходила в гости и матушка Добровида, и часто – не с пустыми руками, а с вкусными гостинцами, которые приходились весьма кстати: все три кошки съестное готовить умели по-холостяцки, только что-нибудь самое немудрящее. Тихомира много в кузне трудилась, Ильга работала по своему столярному ремеслу, а Брана к кухонным делам с детства не была приучена и в тонкостях стряпни не слишком много смыслила. Но именно она более остальных располагала свободным временем – отработав лето на промысле, целых девять месяцев в году могла хоть петь, хоть плясать, хоть в потолок плевать. Ну, и время от времени на рыбалку ходить, чтоб совсем-то уж бока не отлежать на печке.