Дочери Лалады. Повести о прошлом, настоящем и будущем
Шрифт:
– Когда мне потребуется твой совет касательно того, как мне о ребёнке заботиться, я сама у тебя спрошу, договорились? Ратибора дома не бездельничает, она вместе с дочкой сестрицы Огнеславы наукам учится и искусство ратное постигает.
– Да я уж поняла, что ты замечаний и советов не терпишь, моя прекрасная кудесница, – хмыкнула Гледлид, потушив колдовской огонь. – И иметь с тобой дело становится всё опаснее... М-да.
– Давать советы и делать замечания надо, когда об этом просят, – возразила Берёзка невозмутимо, бросая первую горсть ягод в корзинку.
Её ладонь сладко и щемяще-нежно
– Лучше помоги мне ягоды собрать, раз уж из-за тебя с ними приключилась беда, – сказала она, высвобождая руку из нежного пожатия.
– Своей вины не отрицаю, – поклонилась Гледлид. – Идём, я тут неподалёку видела полянку, на которой их просто тьма.
Пропитанное солнцем и земляничным духом небольшое открытое пространство обступали вековые сосны, в хрустально-прозрачной тишине раздавались далёкие голоса птиц. Гледлид присела на корточки, сорвала алую ягодку, подбросила её на ладони, как бусинку, и закинула себе в рот. Её пальцы раздвинули траву, открывая поражённому взгляду Берёзки вкусные лесные сокровища. Куда ни ступи – всюду ягоды, зелёные, созревающие и совсем спелые. Целое благоухающее море ягод...
– Вы мои хорошие, мои сладкие, – с улыбкой прошептала Берёзка, присаживаясь на нагретую солнцем землю. – Ягодки спелые, матушкой-землицей вскормленные, в пригоршню прыгайте да в лукошко моё падайте!
Земляника сама полетела к ней в руки, причём только зрелые ягодки, а зелёные оставались на своих стебельках.
– У меня не получается, как у тебя, – подмигнула Гледлид, собиравшая ягоды обычным способом – вручную. – Не научишь?
– Я уже поделилась с тобой своей силой, когда мы сажали розы. Пробуй, и всё получится, – отозвалась молодая ведунья.
Прозвучало это чуть строго – тоном терпеливой наставницы, которую то и дело заставляет огорчаться и сердиться нерадивая ученица. В глазах навьи замерцали лукавые солнечные искорки.
– Наверно, мне нужно ещё немножко твоей силы. – И с этими словами Гледлид склонилась и мягко поцеловала Берёзку пахнувшими земляникой губами.
Та вздрогнула от этой дерзости, точно от удара хлыстом по спине. И земля, и небо, и трава шептали ей о Светолике, но закрытое на замочек сердце дрогнуло, словно само лето приникло к её губам своими духмяными устами. Эта шаловливая нежность взывала к жизни, к радости, стучалась тонким ростком в створки скорбно замкнутой души... Слёзы вновь навернулись на глаза, и Берёзка прошептала:
– Больше не делай так... без моего разрешения.
– Прости, – обезоруживающе улыбнулась Гледлид.
Это слово часто и легко срывалось с ягодно-ярких губ навьи, но что толку, если она тут же продолжала свои нахальные выходки? То воровала поцелуи, то давала волю своему язвительному языку... Берёзке порой хотелось хорошенько оттрепать её за острые уши, покрытые рыжеватым пушком.
Горсть за горстью бросала Берёзка землянику в лукошко, а мысли
– В следующий раз всё-таки возьми Ратибору с собой, – сказала Гледлид с намёком на усмешку в уголках губ. – Не соломинка – не переломится, если поможет матушке хотя бы корзинку нести.
– Она ещё не зовёт меня матушкой, – сорвался с уст Берёзки вздох.
Пальцы Гледлид легонько тронули её щёку – и снова до сердечной дрожи. Почему Берёзка так трепетала от этих касаний, которые и возмущали её своей дерзостью, каждый раз заставая врасплох, и затрагивали какую-то глубинную струнку? Струнка эта отзывалась тихой песней горьковато-сладкой тоски.
– Ничего, привыкнет – станет звать, – улыбнулась Гледлид.
Улыбалась она по-разному: могла уколоть насмешливостью, обжечь небесным холодом глаз, а могла и согреть солнечными искорками в зрачках – как сейчас.
– Покажись в зверином облике. Мне хочется тебя получше рассмотреть. – Просьба вырвалась у Берёзки вместе с решительным выдохом.
– Чтобы ты снова испугалась? Нет уж, – криво усмехнулась Гледлид.
Берёзке почудилась в блеске её глаз и изгибе губ горечь, и ей всем сердцем захотелось исцелить эту горчинку, смыть своим теплом.
– Я не боюсь ни тебя, ни зверя в тебе, – сказала она, сердечно и ласково накрывая руки Гледлид своими. – Тот зверь – тоже ты. Это такая же твоя полноправная сторона, как и человеческий облик.
Руки навьи ответили на её прикосновение пылким пожатием. Склонившись, Гледлид покрыла пальцы Берёзки поцелуями.
– Тебе точно это нужно? – Её взгляд вскинулся из-под ресниц неуверенно, вопросительно. – Я правда не хочу тебя пугать.
– Точно, – улыбнулась девушка.
– Тогда лучше оставайся сидеть, – проронила навья, поднимаясь с травы. – На всякий случай.
Не сводя с Берёзки странного, то ли нежного, то ли насмешливого взгляда, она сперва сняла с себя сапоги и небрежно отшвырнула в сторону, потом развязала кушак и бросила его ей. Рубашка и портки тоже полетели Берёзке. Несколько мгновений Гледлид стояла перед ней обнажённая, одетая лишь в лучи солнца, озарявшие её со спины, а потом отступила назад на несколько шагов. Кувырок через голову – и перед лицом Берёзки очутилась мохнатая рыжая морда. На мгновение девушка вновь ощутила приподнимающую все волоски на теле волну холодка, но справилась с собой. Спокойной тёплой рукой она откинула страх со своего сердца, точно занавеску, и её взгляду в полной мере открылась красота этого зверя. Природе будто бы вздумалось пошутить и раскрасить Марушиного пса в лисьи цвета, сохранив при этом его огромные размеры и кряжистую мощь. Над сияющими голубыми топазами глаз нависали белые кустики бровей, а шею окутывала роскошная грива, белоснежная на груди.