Дочери Лалады. Повести о прошлом, настоящем и будущем
Шрифт:
Это сказание – простое и прямое, как клинок, выкованный славной белогорской мастерицей. Честность сверкающей стали – самая закалённая, самая твёрдая и бесхитростная, без прикрас и уловок. Начнём же нашу песнь...
Чернобровый воин лежал в траве на берегу реки, журчавшей спокойно и мирно. Её воды, отражавшие в себе прохладно-лунный отсвет горных вершин, сохраняли невозмутимость, хотя неподалёку от места, где лежал воин, гремела битва и лилась кровь. Река много видела – и хорошего, и дурного. И человеческую жестокость, и нежность, и глупость... Ничему не удивлялись и горы. Народ, населявший их, уже давно не знал мира и покоя.
Красивые, точёные черты воина белели мертвенным мрамором. Уже не суждено было с этих
– Держись, Нугрур, – сказал он смертельно раненому товарищу. – Выпей ещё водицы целебной.
Рука воина отклонила фляжку.
– Не будет толку, – прохрипел он. – Мне уже ничем не поможешь... Прошу тебя только об одном, Миромари: найди мою сестру. Скажи ей, что её брат сражался достойно и пал в бою, не дрогнув перед лицом врага.
– Разве у неё могут быть сомнения в храбрости её брата? – Синеглазый воин по имени Миромари дрогнул губами в горьковато-ласковой улыбке.
– Скажи ей... – Голос Нугрура прерывался хрипами, на устах проступила кровь – он захлёбывался ею. – Скажи ей, что я любил её...
– Я знаю, дружище мой, знаю. – Рука Миромари сердечно, крепко сжимала руку умирающего. – Твоя любовь – больше, чем любовь всех братьев, сестёр, родителей и друзей, вместе взятых.
Нугрур уже не мог кивнуть, лишь его тяжелеющие веки дрогнули в согласии с этими словами, которые он сам не раз произносил, рассказывая товарищу о любимой сестре. В груди его влажно булькало. Уже не приносила пользы целительная сила рук Миромари: слишком поздно синеглазый боец нашёл друга. Если б это случилось чуть ранее, может, и не звучали бы сейчас на берегу горной реки слова последнего привета. Они разминулись в бою, и Нугрура ранили далеко от Миромари. Целебная вода из фляги лишь облегчала страдания, унимая мертвящую боль, но жизнь почти вся вытекла из воина, когда Миромари удалось протиснуться к нему сквозь гущу битвы. Увы, уже никакая волшебная сила не могла его спасти, смерть опередила помощь и успела взять своё.
С последним вздохом с окровавленных губ Нугрура слетело имя:
– Миринэ... Моя Миринэ...
Вечерний отсвет горных шапок озарял его застывшее лицо суровым, чистым покоем – вечным и уже беспробудным. Незабудково-синие глаза Миромари не увлажнились слезой, просто стали жёсткими и пронзительно-холодными, как сталь меча. Склонившись над другом, витязь прикрыл ему веки.
Тело следовало вернуть на родину. Сражались они на побережье, далеко от дома Нугрура, и Миромари предстоял долгий путь. Но сначала нужно было закончить битву. Накрыв тело плащом, синеглазый воин выпрямился и шагнул в колышущееся, как потревоженная камнем вода, пространство.
Светлый клинок, выхваченный из ножен, снова обрушился на головы туркульских воинов. Он легко пробивал простые, не зачарованные доспехи людей, и туркулы падали один за другим от ударов стальной молнии. Миромари – это было не имя, а прозвище молодой женщины-кошки, только что потерявшей друга и побратима. На языке этой горной страны, Метебии, оно означало «доблестный воитель».
– Братцы, не робейте! – крикнула кошка-воин. – Бейте врага!
Удар – алые брызги... Ещё удар, и голова туркула с козьей бородкой и тонкими усами летела с плеч. Стрелы отскакивали от белогорской кольчуги, и Миромари невредимо прорубалась сквозь бурлящее войско туркулов. Её товарищи-метебийцы не обладали неуязвимостью тела, но неуязвимость духа порой значит гораздо больше. Воодушевлённые её примером, они взбодрились, собрались с силами и пошли на противника. Миромари сражалась с величественной, грозной непобедимостью, и туркульские воины в страхе бежали, едва завидев удивительного синеокого витязя, а кошка белозубо хохотала им вслед. Холодными раскатами горного грома нёсся её смех им в спины.
– Так их, братцы! Так их! – подбадривала кошка товарищей.
И
Но ещё немало крови пролилось и немало воинов полегло, прежде чем туркулы дрогнули и отступили. Дорого обошлась метебийцам эта победа. Рассвет застал Миромари одиноко сидящей на большом сером валуне под кривым, как горбатый жилистый старик, клёном. На её забрызганном вражеской кровью лице застыла усмешка, а глаза мерцали прохладными, безжалостными сапфирами.
Подошёл Звиямба – коренастый, с торчащим кривым зубом и смелыми янтарными глазами рысьего разреза. Что-то неуловимо кошачье было в этом воине – наверно, оттого Миромари с ним и сошлась. Они дружили втроём: она, Звиямба и Нугрур. Теперь их осталось двое.
– Где Нугика?
Впрочем, пристальные рысьи глаза воина уже знали правду... Догадывались.
– Нет больше Нугики, – всё-таки отозвалась кошка – коротко, сухо, но сдержанность её голоса ещё ничего не говорила о её чувствах, больно саднивших глубокой раной под сердцем. Только вот это «Нугика» – ласкательное от «Нугрур» – и выдавало привязанность обоих витязей к погибшему.
Звиямба опустил голову, потом вскинул разом посуровевшее и даже как-то постаревшее лицо по направлению к вершинам гор. Молчание почтило память их павшего товарища. Солнце вставало, заливая торжественным багрянцем зари сверкающие снежные шапки.
– Мы отомстим за Нугику, – тихо, но твёрдо сказал Звиямба и стиснул челюсти до желваков на скулах.
Рука женщины-кошки опустилась ему на плечо, и он, дрогнув бровями, на миг вышел из своего каменного оцепенения, полного ожесточённой решимости, и дружески накрыл её пальцы своей ладонью.
Туркулы пришли из-за моря. Это была могучая империя, честолюбивые властители которой стремились расширить свои владения и вели захватнические войны. Княжество Метебия первым приняло удар, а за ним и другие маленькие, но очень гордые страны Солнечных гор, забыв внутренние распри и усобицы, поднялись на бой с иноземным захватчиком. Мы ни в коем случае не хотим преуменьшить собственный подвиг солнечногорцев, мужественно защищавших свою землю, или принизить их военное искусство. Это были храбрые, опытные и бесстрашные воины, однако на сей раз им довелось столкнуться с бессчётным войском чрезвычайно сильного противника. Весьма гордые и независимые люди населяли этот край, и непросто им было решиться обратиться за помощью, но слишком многое стояло на кону, чтоб замыкаться в гордости. Солнечногорские князья, посовещавшись, решили обратиться к Белым горам. Уполномоченным вести переговоры послам пришлось преодолеть кангельские степи и пересечь земли Воронецкого княжества, прежде чем они достигли владений княгини Огнеславы. Трудный это был путь, но проделали они его не зря. Правительница женщин-кошек согласилась оказать военную помощь собратьям-горцам. Может быть, потому что один горный житель поддержит в беде другого, а может, и по иному соображению: ведь Солнечные горы располагались почти под брюхом Воронецкого княжества, отделённые от них полоской кангельских степей, и если туркульские полчища их заполонят, не двинется ли воинственный чужак далее – покорять новые земли?.. Также Огнеслава надеялась установить в Солнечных горах своё влияние и извлечь из этого союзничества немало выгод.
– Великая владычица кошачьего народа, да продлит богиня Лалада твои годы! Помоги нам дать отпор туркулам и сохранить наш край свободным и процветающим, – блестя тёмными очами, обратились солнечногорские послы к Огнеславе. – А уж мы в долгу не останемся! Мы умеем быть благодарными и храним верность данному слову. И вы, и мы – горцы. Белые горы – сестра, Солнечные горы – брат. Брат за сестру перегрызёт горло кому угодно и отдаст последнюю рубашку. Он хлебосольно примет её в своём доме и поделится всем лучшим, что есть у него. А если сестре понадобится помощь, брат сделает всё возможное и невозможное!