Дочки-мачехи
Шрифт:
Витька страдальчески наморщил лоб, словно силясь вникнуть в беспощадный смысл только что произнесенной фразы, и начал было маловразумительно мусолить ответную речь: «Филипп Григорьич... разве за такое... я, конечно... но...» Но Кашалот не стал его слушать. На его широких скулах вздулись и заходили желваки, а, казалось бы, маловыразительные водянисто-серые глаза яростно сверкнули, как клинки извлеченных из ножен кавказских кинжалов.
– Молчи, осел!
– Да я... Филипп Григорьевич... может, можно как-то это... отработать... ведь я ничего не мог...
–
И одним коротким молниеносным движением – столь неожиданным для этой внешне неповоротливой аморфной туши – он выхватил пистолет из кобуры начальника своей охраны Медведева и, не целясь, выстрелил в лицо Балакирева. ...Тот не успел даже испугаться, как возле его переносицы выросла и накипела алая клякса, а голову тяжело и неотвратимо рвануло назад – и незадачливый охранник с простреленным навылет черепом безжизненно рухнул лицом вперед и застыл...
– Вот теперь ты уволен окончательно, – невозмутимо резюмировал действия шефа Александр Медведев. – Неплохой выстрел, Филипп Григорьевич.
Котов мельком взглянул на телохранителя и смахнул со лба капельки пота. Тяжело рухнув в кресло, он обессиленно бросил вбежавшим на шум охранникам, показав подбородком на труп Балакирева:
– Убрать эту падаль...
Глава 7Миллион в мусорном контейнере
Большой заброшенный пляж одного из дачных пригородных районов Калининграда был абсолютно пуст. Смеркалось, и заходящее солнце разбрасывало багровые лучи по поверхности Калининградского залива.
Слева от пляжа темнела громада холма, резко обрывающегося в море, и торчащие из этой почти вертикальной стены уродливые корни деревьев и кустов казались непомерно разросшимися черными червями, тоскливо перевившимися узловатыми туловищами.
К одной из пустых дач, находящихся неподалеку, подъехала раздолбанная «девятка», так забрызганная грязью, что в разрастающихся сумерках не представлялось возможным определить, какого же она, собственно, цвета.
Из машины вылез высокий мужчина в зеленовато-сером пиджаке поверх черной футболки и открыл ворота покосившегося грязно-голубого гаража.
Вслед за мужчиной из машины вышла стройная девушка лет восемнадцати с хорошеньким капризным лицом и, презрительно рассмотрев сооруженную из сетки-рабицы ограду и ржавую калитку, перевела взгляд на двухэтажную дачу из кирпича и, вытянув губы трубочкой, протянула:
– И тут нам типа целые сутки перебиваться... да, Володька?
– Да, – сухо ответил мужчина.
– Да я же тут подохну! Тут, поди, и душа нет. Про джакузи я вообще молчу.
– Есть душ, – ответил Владимир Свиридов, открывая двери гаража. – Дачного образца. Около туалета.
– Это на огороде, что ли? Ну нет, так не покатит!
– Значит, сиди грязной.
– Я что, свинья, что ли?
– Тогда искупайся в заливе.
– Да вода же грязная.
– Ну, иди в луже покатайся, – меланхолично
Лена фыркнула:
– Вот осел! Нич-чо... посмотрим, как ты дальше запоешь... с папиком.
– А я с ним уже договорился.
Лена изумленно посмотрела на Свиридова:
– Это когда же?
– А вот когда мы пересаживались с твоей машины на мою. В лесочке. Когда тебе еще в туалет приспичило.
Лена удивленно посмотрела на Владимира.
– И ты вот так, в два счета, договорился с моим папашей?..
– Ну, конечно, не в два счета, но в три – точно. Серьезный мужчина, ничего не скажешь.
– И что... и про деньги сказал?
– А о чем же я еще с ним должен говорить? О погоде, что ли?
Глаза девушки, такие преувеличенно безмятежные и равнодушные, вспыхнули острым, хищным пламенем:
– И что... договорился?
– Да.
– И как же ты рассчитываешь их получить? Ведь у папика все менты на выпасе? Поластают, и потом доказывай, что ты не лопух.
– Все рассчитано, – отмахнулся Владимир.
– И когда же ты отправишься за деньгами?
– Завтра.
– Завтра – когда? Вечером?
– Да, в шесть часов.
Лена взмахнула ресницами, а потом засмеялась коротким переливистым серебряным смешком:
– Ну хорошо, по такому поводу можно и искупаться в заливе. Благо недалеко... Как ты на это смотришь?
– Я на это смотрю положительно, – ответил Владимир и, вынув из-под сиденья пистолет-автомат «каштан» (тот самый, по сравнению с которым, по словам Свиридова, знаменитый израильский «узи» – самодельный пугач) и вставил новую обойму. – Ну вот, я и готов к купанию.
* * *
Закрыв гараж и дачу, они отправились на берег пляжа.
К тому времени уже стемнело и стало довольно прохладно, но с залива дул теплый ветер, а Лена к тому же время от времени налаживала внутренний подогрев, прикладываясь к наполовину опустошенной бутылке виски с таким видом, словно это было какое-нибудь безалкогольное пиво.
Владимир же пить отказался: ситуация не позволяла ему расслабляться.
По дороге Лена дурачилась и хохотала так, словно ей не впервой было вот так, с риском для жизни, шантажировать собственного грозного отца.
Она кружилась вокруг Владимира, время от времени прихватывая его за шею и плечи для сохранения равновесия. Со стороны их можно было принять за счастливую пару.
Свиридов тоже смеялся, но его бок и рука ощущали твердое и властное прикосновение пистолета-автомата под левой подмышкой.
Блеснула широкая полоса воды, разорванная надвое полной луной, и Лена, бросив почти допитую бутылку, побежала к заливу.
Свиридов молча следовал за ней.
На самом берегу девушка присела на корточки, извлекла из внутреннего кармана зеркальце и, быстро высыпав из промелькнувшего меж пальцев прозрачного мешочка белый порошок, уже поднесла было к ноздре трубочку, как подоспевший Свиридов одним взмахом ладони выбил и зеркальце, и мешочек, и трубочку из ее рук.