Дочки-матери
Шрифт:
Хотя было чертовски обидно умирать, когда только-только понравилось жить.
Чамли нам лоцию дал. Весьма приличную, кстати, тщательно считанную, собственноручно проверенную. Но когда отдавал дискетку, оглядел меня с головы до ног, и этот его взгляд означал: «Не воображай, что я поверил. Тебе и лоция смыться не помешает». А я постаралась на него посмотреть с дивным здешним выражением: «Мне, милый, твое мнение совершенно фиолетово». Но получилось у меня или нет, я так и не знаю.
А после этого Чамли, по своему обыкновению, ушел куда-то
Бойцы меня просто затискали, когда Чамли ушел. Они ко мне пристали с напитками и советами, но у меня в голове был сумбур, и я почти ничего не понимала, кроме того, что никто не мог мне помочь по большому счету. Поэтому я им сказала, что мне надо пойти подумать, а потом поспать — и все согласились, что это правильно.
Я обняла Котика за шею, как тут полагалось ходить, когда хочешь изобразить совершенно наплевательское отношение ко всему, кроме любви, и мы ушли из штаба. И у Котика была фирменная равнодушная улыбочка ровно до тех пор, пока мы не поднялись к себе на борт и не задраили люк.
А в нашей каюте Котик встал на колени, обнял мои ноги и сказал снизу вверх:
— Девочка, а откуда ты прибыла на Мейну?
Я говорю:
— С Аллариа.
Котик кивнул и говорит:
— Нам с тобой самое время туда вернуться.
Я села на пол рядом с ним, чтоб смотреть глаза в глаза, и говорю:
— Дружище, Аллариа — это колония Мортиса. Да не просто колония, а гетто для генетически увечных. Но мы с тобой попадем не просто в гетто, а на каторгу при двойной силе тяжести. Я сравнительно привычная, а ты не выживешь. Y-хромосома — штука уязвимая.
Котик говорит:
— Я по-любому не выживу.
У меня прямо слезы на глаза навернулись, как он это сказал. С каким великолепным пофигизмом. И я говорю:
— Ты можешь остаться. Никаких проблем. Я доведу машину до места, а больше никому и не надо. Продержусь там как-нибудь эту минуту. В конце концов, я все равно в долгу у Козерога, он меня спас, а я ему с его друзьями за это отплачу. Но одна. Не хочу, чтоб ты гробанулся вместе со мной — зачем? И за что?
Тогда он дал мне подзатыльник. И говорит:
— Ты — мортисянская стерва, Луис. Вы на своем гадском Мортисе мужиков за людей не считаете, я наслышан. Ты, как все мортисянки, думаешь, что мальчики нужны только для развлечений, а друзьями они быть не могут. И что их перед серьезным делом можно отослать носик попудрить. Так?
Я почти рассердилась и говорю:
— Ты что, ты гонишь! Никогда я так не думала!
И тут он рассмеялся, и я поняла, что на самом деле он обо мне совсем не такого мнения. Просто хочет дать понять, что сам выбрал и мое общество, и приключения, с ним связанные. И что намерен со мной все поделить. И тогда мы стали целоваться, потому что были совсем не уверены, что у нас будет другое время на любовь. И получилось, что мы действительно сначала думали — только не о бое, а потом спали. И проснулись только следующим утром, перед самым стартом.
Мы с ним совершенно себя вручили Праматери, на ее милость.
Я все время старалась думать, что это — симулятор. Симулятор и все. Ни мы тут никого не можем убить, ни нас никто не убьет. Просто симулятор. Если облажаемся — нас просто выкинет из программы, а потом инструктор скажет, что мы огребли пересдачу.
Только внутри меня все равно кто-то твердил, что они — на государственной службе, а я бандитка, уголовный элемент. Что у них дети, мужья… а может, они мужчины и у них жены — я тогда ничего не знала о Хитше. Но что смешно — мне было не столько страшно, сколько стыдно. До того самого момента, как я выпала из «прыжка» в расчетном месте, и Котик развернулся раньше, чем я сообразила, что этот караван у нас в оптике — тот самый — мне было стыдно до ужаса.
А потом понеслось — и я про все забыла. Это уж была не пальба по астероидам. Они перестроились, так чисто и красиво, как танцоры в балете — и нас контратаковали двое, а остальные прошли сгруппированным строем. И я увидела, как ближайший грузовик дрейфует без огней, а уже потом поняла, что сама же и накрыла его электромагнитным импульсом — просто на автомате нажала — и что это правильно.
А двое скользнули мимо — и у борта разорвалась ракета, и нас отшвырнуло так, что секунду дышать было нельзя, а потом Котик очень здорово выровнялся, и я смогла стрелять, и я все ловила патрульного в прицел, а он выскальзывал, и я выстрелила, а Котик вывернул нас прямо из-под ракеты, и я успела удивиться, что мы еще живы, а потом нам в оптику плеснуло огнем — прямо в глаза — и я сообразила, что попала, и тут кто-то свалился на нас непонятно откуда.
Мне уже казалось, что прошел час, а не минута. У нас на хвосте висели трое, и Котику было от них никак не отцепиться, и тогда он развернулся и мы их встретили в лоб, и один куда-то провалился, и тут раздался грохот, от которого заложило уши, и стало тяжело и душно, но я догадалась, что зацепили по касательной и броня выдержала, и нас развернуло очень удачно, а он попал в прицел, как раз, когда атаковал, и перед тем, как он разлетелся в клочья, я очень-очень четко видела какую-то черную закорючку в красном круге у него на борту. Как мишень.
Может быть, название или номер.
А потом что-то оглушительно треснуло, и врубились аварийная регенерация и система пожаротушения, и на пульте что-то закоротило и искры посыпались, и я увидела, как патрульный разворачивается и даже как ракеты у него на консоли движутся, то есть он наводит их на нас, и это было жутко долго, Котик даже успел сказать, что нет связи с двигателями, или как-то короче сказал, но я поняла, и поняла, что это смерть, и это было ужасно медленно, и все клавиши западали под пальцами — и тут наш соперник превратился в огненную кашу, а нас развернуло и понесло, и выровняться уже не было возможности.