Догадка Ферма
Шрифт:
Но ничего подобного не произошло, и родственник Бутийе де Шавиньи спокойно продолжил свой путь по улице Терез, а затем по улице Мулен. На самом деле это была изрытая ямами дорога, вдоль которой стояли разрозненные дома, мельницы и постоялые дворы с выгороженными дворами. На прилегающих пустырях любили сражаться бретеры, не меньше было и публичных девок, которые одаривали клиентов мимолетными ласками возле развалин крепостных сооружений, возведенных Этьеном Марселем.
Абер вошел в стоявшую особняком большую таверну.
Гастон знал ее, это был постоялый двор «Голландия», где большей частью останавливались приезжавшие в Париж батавские торговцы.
Он подождал на улице, под дождем, но, поскольку Абер не выходил, решился войти.
Никакого риска нет, рассудил он, ведь рассеянный меня никогда не видел.
На улице Траверсьер стояли очень разные дома. Многие казались совсем старыми, покосившимися и осевшими, слепленными на скорую руку из глины с соломой. Стены их были укреплены брусьями, а верхние этажи выступали над нижними. Там же, где самые ветхие строения обвалились, амбициозные финансисты, богатые торговцы и наглые откупщики начали возводить прочные и элегантные дома из камня, кирпича или сланца.
Гарнье остановился перед одним из таких домов и потянул за шнур. Консьерж или слуга открыл ему дверь, и юноша скрылся за ней.
Луи подошел ближе. Это был трехэтажный дом из белого камня, явно недавней постройки. Но жил ли там молодой человек или пришел к кому-нибудь с визитом?
В нескольких шагах виднелась лавка-мастерская башмачника, с поднятым навесом. Луи нашел там временное пристанище от дождя, который заметно усилился.
Витриной лавки служило двойное окно, разделенное деревянным бруском. Оно было защищено горизонтальными ставнями. Самой узкой частью ставен был небольшой столик, самой широкой — навес. Над фасадом поскрипывал на ветру большой деревянный сапог, вывеска ремесленника.
Застекленные маленькими квадратиками окна были закрыты, но в глубине мастерской можно было разглядеть два или три силуэта сидящих за работой людей.
Пока Луи ждал, не прекратится ли дождь, и колебался, не вернуться ли домой, одно из окон раскрылось. Выглянул сам мастер. Двое работников сидели на скамье за его спиной.
У всех были большие кожаные фартуки. С потолка свисали уже готовые сапоги и туфли, а также куски кожи. Башмачник не имел права изготовлять обувь, кроме самых простых башмаков для простонародья. Привилегией шить обувь на заказ обладали сапожники.
— Вы не позволите мне переждать дождь? — спросил Луи башмачника.
— Пожалуйста, — сказал тот, вдевая навощенную нитку в иглу, чтобы прошить подошву, которую держал в руке. — Ваши туфли не слишком пострадали от грязи?
Добродушному и веселому на вид мастеру перевалило за пятьдесят, и его седые волосы образовали венчик вокруг колпака.
Луи опустил глаза. Его кожаные туфли, такие элегантные и дорогие, превратились в комок грязи и навоза.
— Боюсь, что да!
— У вас не было сапог?
— К несчастью, нет. Я не думал, что так польет.
— У меня здесь есть несколько пар в хорошем состоянии, если вас это интересует, — предложил мастер, показав на сапоги с отворотами, подвешенные к потолку.
Луи издали рассмотрел их. Они казались прочными и хорошо сшитыми.
— Почему бы и нет? Сколько вы за них просите?
— Входите, чтобы я мог взглянуть на вашу обувь, — сказал ремесленник и открыл Луи дверь.
Фронсак вошел в помещение, хорошо прогретое маленькой печуркой. Здесь царил приятный запах кожи и воска. Придвинув к себе табуретку на трех ногах, он уселся, снял свои заляпанные туфли и протянул их одному из подмастерьев.
Тот счистил грязь скребком, измерил туфли деревянной колодкой и, сняв с потолка пару сапог, протянул их мастеру. Башмачник отложил в сторону свою работу и подошел к клиенту:
— Вот эти вам подойдут!
Луи внимательно осмотрел сапоги. Не новые, но хорошо сшиты, из плотной кожи, а у него ноги совсем заледенели в туфлях. Собираясь в Париж, он захватил с собой очень старые сапоги, и эта пара стала бы им отличной заменой.
— Сколько они стоят?
— Сорок су? Серебряный экю, если возьмете обе пары! Это была честная цена.
— Одной мне достаточно, но за эти деньги вы хорошенько почистите мои заляпанные туфли.
Луи отдал башмачнику экю и выбрал из двух пар сапоги с большими отворотами на итальянский манер. Они отчасти вышли из моды, но многие все еще такие носили. Луи надел сапоги и отдал подмастерью туфли, чтобы тот их почистил. Ремесленник отсчитал ему сдачу в двадцать су.
— Я хочу купить дом, — продолжал Фронсак, наслаждаясь сухой обувью. Окно было все еще открыто, и он указал на тот, куда вошел Гарнье. — Мне говорили вот об этом, но, похоже, ошиблись.
— Этот дом? — удивился ремесленник. — Конечно же, он не продается! Там живет Этьен Жирардо де Шанкур, торговец строительным лесом, наживший большое состояние. Дом построили совсем недавно, в прошлом году, и все семейство Шанкура поселилось в нем.
— Так я и решил, — кивнул Луи с понимающим видом. — Я видел, как только что туда вошел его сын или брат.
— Сыновей у него нет. Должно быть, это один из его шурьев, Симон или Исаак.
— По правде говоря, я не знаю.
— То братья его жены. Кстати, очень красивая женщина. Вам известно, что она художница?
— Этого я не знал. Я пришел сюда только потому, что мне сказали, будто дом продается. А что она рисует?
— Картины. Я видел их у нее, очень красивые. В основном фрукты.
— Вы сказали, Исаак и Симон? Они протестанты?
— Как почти все на этой улице! Тут еще и голландцев полно. Гугенотский квартал!
Луи кивнул. Больше он ничего выведать не мог. Забрав свои чистые туфли, он сунул один соль работнику и вышел.
Гофреди увидел, как человек в малиновом плаще вышел из дворца и двинулся по улице Сент-Оноре.