Договор на одну тайну
Шрифт:
– А почему гостей не пускает? Я видела сегодня одноклассника нашего Пашку, он сказал, что пытались с ней увидеться, но…
– Да как она может сюда позвать кого-то? – вскричала тетя Маня. – В эту убогость? Она же девочка, с которой все хотели дружить в первую очередь из-за жвачек и «Тетриса».
– Не все, – покачала головой Оля и допила кизиловку.
– Ты нет. Поэтому именно тебе я и дала телеграмму. Сашка как-то уснула, не выключив компьютер, и я вашу переписку посмотрела, по экрану я умею мышкой двигать. Была в твоих посланиях душевность. И участие искреннее. Не то что у всех остальных. Привет – как дела? Пустые фразы да рожицы какие-то, смайлы, кажется? Еще проявление любопытства и злорадства. И похвальба!
– А откуда вы адрес узнали?
– Ты тогда ей фото прислала на фоне своего коттеджа. На нем табличка с названием улицы и номером. – Оля вспомнила тот снимок. Она сделала его полтора года назад, когда они с семьей переехали в коттедж. Тогда у них все еще было относительно хорошо. – Я адрес запомнила.
– Переулок Крестовского, дом одиннадцать?
– Твоя фамилия и число, когда Саша родилась.
– Тетя Маня, я там не живу почти год.
– Но телеграмму получила?
– Приезжала навестить дочь, она мне передала. Это было четыре дня назад. Когда вы ее послали?
– Да уж с месяц как…
– С тех пор Саша с собою покончить не пыталась?
– А у нее возможности нет. Я перестала ее на улицу выводить, стараюсь из виду не выпускать, таблетки прячу там, куда она не доберется. Понятно, что, если человек твердо решил умереть, он голову о стену разобьет, но таких мало. Сашка тогда порыву повиновалась. Я отвлеклась, заболталась, а возле нашего двора оживленное шоссе, и минут через пять скрип тормозов, гудки, ор… Оборачиваюсь, внучка на асфальте лежит, кресло перевернуто… – Тетя Маня перекрестилась. – Хорошо, водитель затормозил вовремя. Правда, крыло помял о кресло. Поэтому ругался очень. Сашенька же на красный ломанулась, да на скорости. Я сразу поняла, чего она хотела, но дурочкой внучку перед водителем представила. Будто не ведала она, что творит, а я бабушка старая, с больными ногами, вот и не смогла ее сдержать…
– Вы говорили с Сашей об этом?
– Конечно. Но она сказала, что просто задумалась, вот и выкатилась на проезжую часть. Да только не верю я ей.
– Тетя Маня, а где сейчас Сашин папа?
– Поди знай.
– Что, даже не навещает?
– Давно не был. Несколько месяцев. Он и раньше своим вниманием дочь не баловал, но забегал к нам… – Старушка посмотрела на бутылку настойки, но тряхнула головой, решив больше не пить. – Именно забегал, Олечка. На четверть часа буквально. Приносил гостинцы и, ссылаясь на дела, уносился прочь. Говорил мне, что не может дольше дочери в глаза смотреть – чувство вины мешает. А в последний раз поругались они. Глеб прискакал, сел напротив Саши и выдал: «Скоро все изменится!» Она поинтересовалась, о чем он. Оказалось, все о той же справедливости речь. «Она восторжествует!» Саша психанула. Накричала на отца. Велела не приходить больше… И он больше не приходил.
– Вы связывались с ним?
– Знала бы как, связалась. Но он не говорит, где живет, а телефона сотового не имеет, потому что думает, будто его прослушивают.
– Вы извините меня, тетя Маня, за вопрос, но я задам его. Глеб Симонович в своем уме?
– Да уж и не знаю, – горько вздохнула женщина.
Оля хорошо помнила Пахомова. Это был статный мужчина с породистым лицом. Всегда с иголочки одет и гладко выбрит. Волосы у него были жидкими, голову покрывали неравномерно, поэтому он избавился от них в сорок лет. Лысина ему шла. И на предвыборных плакатах он смотрелся очень привлекательно. Оля за него голосовала. Как и ее родители. И шестьдесят процентов горожан. Когда-то они уважали Глеба Симоновича Пахомова.
Тетя Маня зевнула. Оля спохватилась:
– Засиделась я, пойду!
– Посиди еще, – из вежливости сказала тетя Маня.
– Нет, пойду я. Завтра приеду, вывезем Сашу погулять.
– Хорошо. – Она тяжело встала на больные ноги и поковыляла в прихожую, чтобы проводить гостью. – Спасибо тебе, Оленька, что откликнулась.
– Вам спасибо, что написали мне. Мне на самом деле нужна поддержка.
Она чмокнула бабу Маню на прощание в пухлую щеку и покинула квартиру.
«Нужно сдать обратный билет, – сказала она себе. – Придется здесь задержаться на неделю, а то и две…»
Глава 3
Маленький мальчик бежал по берегу моря. Волны лизали его пухлые ножки, брызги летели в лицо. Вода была холодной, но он заливался счастливым смехом и несся дальше. Тот, к кому малыш так спешил, стоял возле спасательной вышки, разведя руки. Высокий, загорелый мужчина с копной спутанных ветром кудрявых волос распростер объятия, чтобы заключить в них сына. Но когда мальчику оставалось преодолеть последние метры, за спиной отца выросла огромная тень. Это вздыбился песок и приобрел очертания человеческой фигуры.
Ребенок хотел закричать, чтобы предупредить папу об опасности, но не смог произнести ни звука. Но хуже другое – на него налетела огромная волна, сбила с ног и стала относить от берега. Вода заливала глаза, но мальчик видел, как огромный песочный человек хватает его папу и тащит куда-то…
Эд с криком проснулся.
Опять этот кошмар! Да сколько же можно?
Многие годы Эдуард Корнилов видел один и тот же пугающий его до жути сон. В нем он – ребенок – всегда бежал по берегу моря отцу навстречу, но их воссоединению мешали разные трагические обстоятельства: не всегда нападение песочного человека или гигантская волна. Иногда их засасывал смерч или они падали в разверзнувшуюся яму. А как-то отца и сына погребало под рухнувшей спасательной вышкой… В тот раз Эд был наиболее близок к цели. Он очутился в кольце отцовских рук, оставалось только прижаться к его груди.
Кошмар этот Эдуарда начал мучить в двадцать лет. Он тогда лежал на больничной койке. Отходил после наркоза. Корнилов только дембельнулся и намеревался провести в куражах не меньше недели, встречаясь с друзьями и подругами, попивая винишко и занимаясь безудержным сексом, но вместо этого загремел в больницу с гнойным аппендицитом. Его прооперировали, и Эдик дрых почти сутки. Видел много дурацких снов, но запомнился один… ЭТОТ самый!
С тех пор прошло почти двадцать лет. Кошмар снился на протяжении всего времени пусть не часто, но регулярно и пугал так, что Эдуард готов был на все, лишь бы избавиться от него. Он дважды обращался за помощью: к психотерапевту и гипнотизеру. Оба специалиста не помогли. Хотя после сеансов терапии Эдуард уходил умиротворенным и пребывал в этом состоянии до трех месяцев. Но кошмар возвращался.
Эд встал с кровати и побрел в ванную. Тело было влажным от пота. Как будто он на самом деле окунулся в воду. Эд забрался в душевую кабинку, открыл краны. Подставив под тугую струю затылок, закрыл глаза. Вода снимала негатив и приносила успокоение. В реальности совершенно точно. Снова вспомнился кошмар. Эда поражало то, что сон был невероятно реален. У Корнилова стыли ноги, когда во сне он бежал по кромке моря. До сих пор пальцы оставались ледяными!
Корнилов пошевелил ими. Длинные, корявые, покрытые черными волосами… Совсем не такие, как во сне – аккуратные, гладкие, пухлые. И сам он… не такой! Взрослый, суровый, не способный на безудержную радость, лишенный легкости, доверчивости. Но во сне он не чувствовал груза лет, опыта, ответственности и прочего. Он был трехлетним малышом, бесшабашным, открытым, счастливым… До определенного момента, увы.