Доиды
Шрифт:
По моим воспоминаниям Кеша был личностью яркой и слегка странноватой. Ярко в нем было все: начиная от огненно-рыжей роскошной шевелюры, желтых рубашек, ремней и ботинок, заканчивая оригинальными суждениями, которые он пылко отстаивал в студенческой среде. Во время шумных вечеринок, если возникал о чем-то горячий спор, можно было с уверенностью сказать, что очагом его возгорания являлся именно Кеша. Отношения с девушками у Кеши как-то не складывались. Не сказать, что противоположный пол им не интересовался, скорее, наоборот: девушки сменяли друг друга настолько стремительно, что мы уже и не пытались запомнить имя очередной подружки, но при этом, не было хотя бы отдаленного намека у нашего оратора на влюбленность. И еще, при всей своей бурной натуре и несдержанности в выражениях, Кеша был человеком закрытым. Поток речи, скорей исходил
Мне с трудом удалось вернуть Лику в действительности, пытаясь всунуть носитель ценной информации в ее руки, которые теребили воротник свитера третьего участника нашей стихийно-возникшей группировки нарушителей. Все, что мне было необходимо, было предусмотрительно сфотографировано на мобильник. Одолевало чувство, что повторно мне так просто не удастся выцарапать информацию по этому доиду. Папку-то я Лике в руки всунул, а вот самого Николая от прилипшей к нему девушки, оказалось оторвать труднее. Несколько раз я деликатно покашливал – бесполезно! Потом говорил: «Николай, нам пора!» – потом уже стал тянуть его за рукав. Кое-как удалось вытащить его из темного угла и, проводив разрумянившуюся Лику до дверей кабинета, мы выскочили из здания.
– Уф! Николай, а как ты избавляешься от нее в обычной жизни? – не удержался я от бестактности.
– Есть маленький секрет, – друг усмехнулся. – Итак? – он вопросительно посмотрел на меня.
– Представляешь, а лаборатория у нас под носом – в Колесниках.
– И как ты собираешься туда прорваться?
– Поехали ко мне, посидим, обсудим.
– Твоих подопечных оставим в стационаре на сегодня?
– Да, не помешает: кажется, за ними стоит понаблюдать.
Мы двинулись на квартиру, предварительно заскочив в пиццерию и магазинчик, который находился в цокольном этаже дома. Зайдя в кухню, я первым делом посмотрел на монитор: экран показал мне место опустевшего памятника «Три медведя» и картинку из стационара с тремя мирно посапывавшими доидами. Мы выгрузили из пакета пиво, разогрели пиццу, нарезали колбасу и сыр и начали свой холостяцкий пир.
– Как ты живешь без женщины? – начал со своей любимой темы Николай.
– А как ты живешь со своим гаремом?
– Да это как раз просто: научишься управлять одной, а потом уже количество роли не играет, – засмеялся друг.
– Ну, не едет ко мне Ирина, что ж я могу поделать.
– Так пусть приедет не Ирина… делов-то!
– Наверное, в конце концов, так и будет.
– Как говорят китайские мудрецы: «Отпусти! Если это твое, оно обязательно вернется. А не вернется, значит, не твое».
Сказать, что я очень переживал по поводу отъезда Ирины в Москву к ее родителям, было бы неправдой. Конечно, имела место привычка, и физиология требовала свое, но большой любви не случилось с самого начала. Люди мы разные, хоть и с похожими привычками. Ирина была дочерью приятелей моих родителей, мы периодически сталкивались с ней на семейных мероприятиях, воспринимали друг друга, скорее, как кузены, объединенные воспоминаниями о детстве и общими интересами. Всплеск гормонов взрослеющих организмов и одобрение семей объясняли наш брак. Потом надо было уехать по месту работы, Ирина, при этом, теряла место в консерватории, да и не была она романтичной, чтобы сидеть в маленьком южном городке посреди гор. Ей быстро наскучила здешняя экзотика. Даже когда она объявила о желании поехать в Москву на полгода, я не испытал в душе настоящего огорчения от предстоящей разлуки. Прошло полгода, потом еще полгода, потом еще… Дважды Ирина приезжала в отпуск, но в наших отношениях появился налет отчужденности. В очередной из отпусков, у Ирины случилась необходимость провести его в Москве, помогая в грандиозной перестройке родительской дачи и она не приехала совсем. Помаявшись немного, я успокоился. В настоящее время отчетливое осознание, что обойдусь без этого брака и спокойно отпущу Ирину насовсем, дало мне ощущение внутренней свободы и готовность к новым отношениям. Только чувство порядочности не позволяло пуститься во все тяжкие до тех пор, пока Ирина сама не изъявит желания избавиться от уз Гименея.
– Итак, переходим к основной побудительной причине нашей попойки, – сказал Николай. – Что удалось узнать с помощью нашей мягкосердечной птички с ангельским именем?
– Да твоей птичке цены нет! Если бы пошли официальным путем, ушли бы годы, ну, неделя – это точно! – остановился я от чистой брехни. – А твоя Ликочка нам спроворила все за пять минут. Умничка, девочка!
– Точнее, полная дура! И оправдывает ее только то – что дура влюбленная, – уточнил Николай.
– В общем и целом, все неплохо: лаборатория в Колесниках и в состав команды, которая выращивала нашего питомца, входил мой однокурсник, так что можно наводить мосты, тем более, что номер мобильника мне теперь известен.
– Знаешь, что я бы тебе посоветовал? Не торопиться заваривать кашу. Давай-ка, пару-тройку дней понаблюдаем за твоим подопечным.
Но наблюдение за доидом заставила ехать в Колесники уже через день. Малыш и медведоиха вели себя, как обычно: заряжались, спали, фотографировались с туристами, а вот с медведоидом что-то творилось. Он не выходил из затемненного загона стационара, мало и неохотно питался энергией, будь это, хотя бы собака, я бы решил, что ее угнетают нравственные переживания, и она находится в депрессии, но доид?.. Все их мыслительные и нервные реакции были на низшем уровне: боль, холод, голод. Остальное достигалось распылением различных видов гормонов. Мы с Николаем пытались воздействовать эндорфинами, но оживление нашего наблюдаемого было кратким и вялым. При этом, я готов был поклясться, что доид по настоящему переживает и взглядом пытается мне что-то сказать! Когда я поделился размышлениями с Николаем, друг посмеялся надо мной и сказал, что у меня пристрастное отношение к моим подопечным и, сроднившись с ними за время работы, я пытаюсь наделить их чувствами. Однако, произошедшее под утро следующего дня, встревожило не на шутку и его тоже. Как бы мы не пытались избежать этого определения, но случилась попытка суицида большого медведоида! А как еще можно было назвать то, что он взобрался на крышу загона и не свалился, а именно прыгнул с него на торчавший из скалы штырь? Камера запечатлела, как он долго решался на это, бродил по крыше, и в его глазах отражалась невиданная для биороботов тоска. А потом, заревев, и распластав лапы, бросился на острие железного прута. К счастью, штырь задел только шкуру, крови было много, но рана была неопасной. Накачав снотворным доида, мы раз двадцать просматривали изъятую запись. По изумленному виду друга, я предугадал смысл последовавшей фразы: «Надо ехать в Колесники к твоему однокурснику».
Часть II
Колесники был маленький городок. По душным пыльным улицам бродили разморенные жарой собаки. Виноградные лозы обвивали крыши навесов, доносились аппетитные запахи жарившихся под открытым небом лука, овощей и мяса, слышались приглушенные голоса играющих детей. Редкие прохожие встречались в этом дремотном мире. Приоткрыв окно машины и, ощущая хлынувший навстречу душный поток в охлажденную кондиционером атмосферу салона, я крикнул одному из них:
– Здравствуйте! А Вы не подскажите, где тут улица Вишневского?
– Она спускается до самого выезда из города, – ответил мне смуглый паренек. – Вам кто нужен? Какой дом?
– Мне нужна лаборатория доидов от биофабрики.
– А, так это и есть на выезде. Сейчас на первом перекрестке, свернете направо, проедете три квартала, снова направо и почти до конца в южном направлении.
– Спасибо! – крикнул я и, подняв стекло, двинулся согласно полученным разъяснениям.
Накануне мы долго совещались с Николаем, и было решено, что на разведку мне надо ехать одному.
– Встреча бывших однокурсников тет-а-тет скорее пробудит доверие и склонность к откровенности, чем в присутствии лишних ушей, – резонно сформулировал друг то, что чувствовал я сам.
И вот теперь мне открывались чудные места под названием «Колесники»: узкие тихие улочки, виноградники, яркие палисадники, куры, копающиеся в пыли, столики, накрытые в беседках, за столиками седовласые мужчины, покрытые въевшимся с годами загаром, неторопливо потягивающие из пиалушек и играющие в шахматы или домино. Тишь да гладь, да Божья благодать. В этом ленивом и ласковом мире, живущем под ритм прибоя, произошедшее показалось мне сном, просто сном.