Доказывание истины в уголовном процессе: Монография

Кухта Андрей Андреевич

Таким образом, романо-каноническая система имела две подсистемы доказательств. Первичная подсистема требовала для установления виновности совершенного (полного) судебного доказательства, то есть двух свидетелей или признания подсудимого. Вторичная подсистема, воплотившаяся в делах poena extraordinaria и crimen exceptum, не ставила судебную истину в зависимость от данных, которые составляли бы полное доказательство, но решительно перешла на использование косвенных доказательств.

В рамках этой же второй модели развились техники доказывания оснований по преданию обвиняемых суду. Ключевой в них была концепция подозрительной репутации человека. Общая репутация (скажем, колдуна) была достаточным основанием для того, чтобы возвести подозрение или инициировать уголовный процесс, но одной ее было недостаточно для осуждения и даже для применения пытки. В poena extraordinaria «хорошее косвенное доказательство» могло привести к признанию обвиняемого виновным. Судья оценивал это доказательство свободно, основываясь на своем разуме и совести. Таким образом, была допущена свободная оценка судьей фактов по некоторым делам.

На протяжении всего средневековья специалисты по каноническому и общегражданскому праву развивали иерархическую систему полных и частичных доказательств, предназначенную для того, чтобы вместить в себя элементы как несомненного факта, так и вероятности. Многие концепты романо-канонического инквизиционного

процесса: «общая репутация», презумпция, косвенное доказательство, «основание для подозрения», «исключительные преступления», так или иначе позволяли предполагать виновность обвиняемого на основании вероятного знания. Более того, можно утверждать, что их систематизация доказательств — от самых несовершенных до совершенных строилась по степеням вероятности, достигаемой с их помощью.

Романо-каноническая концепция формальных доказательств стала основой для английской доктрины косвенных Доказательств и презумпций факта [1373] . Английские юристы развили и приспособили эти концепты к нуждам своей правовой системы. «Предположение, проистекающее из несомненного факта, который подкрепляется другим несомненным фактом, считается истиной» [1374] .

Презумпции факта — это выводы, которые следуют из косвенных доказательств. Если факт не может быть доказан с несомненностью, тогда то, «что достигает ближайшим образом Доказательства, является Доказательством Обстоятельств, которые необходимо и обычно сопровождают такие Факты, и поэтому называется Презумпциями, но не Доказательствами. Презумпции ставятся вместо Доказательств Факта, пока противное не будет доказано» [1375] . Англичанами выделялись презумпции juris et de jure, которые не допускали опровержений; презумпции juris, которые установлены правовым авторитетом, но были открыты опровержению, и общие презумпции, которые принимались как «простые выводы».

1373

Подобно своим континентальным коллегам многие поколения английских юристов рассматривали косвенные доказательства в качестве низших доказательств по сравнению со свидетелями-очевидцами и иногда допускали, чтобы они применялись только по исключительным или секретным преступлениям. Спустя значительное время и очень постепенно англичане пришли к необходимости подвергнуть сомнению превосходство прямых свидетельских показаний над косвенными доказательствами и дебатировали относительную ценность каждого из них от высшей степени определенности или до скорее вероятности. Со временем косвенные доказательства приобрели такой же статус, как прямые доказательства в достижении решений вне разумных сомнений.

1374

Shapiro B.J. «Beyond Reasonable Doubt» and «Probable Cause». — P. 221.

1375

Ibid. — P. 222.

Презумпции отличаются от доказательств тем, что последние «удостоверяют вещь прямо и непосредственно собой», в то время как презумпции «удостоверяют вещь посредством заключения, выводимого из другой вещи». «Эти заключения основаны на том, что обычно и в основном имеет место. Презумпции juris et de jure исключали все доказательства, им противоречащие, и обладали превосходством над документальными доказательствами, словесными доказательствами и признанием, потому что они не могли быть опровергнуты противодоказательствами» [1376] . Правовые презумпции установлены законом и аргументами, взятыми из права или правового авторитета, и к ним надлежит иметь «такое же доверие, как доказательствам». Другие презумпции часто называемые «простыми», стоят отдельно и не формируют никаких доказательств. Они служат только для того, чтобы «закреплять и дополнять доказательства, которые также представлены». Иногда, однако, «сочетание нескольких презумпций в единстве может быть приравнено к доказательству» [1377] .

1376

Ibid. — P. 222.

1377

Shapiro B.J. «Beyond Reasonable Doubt» and «Probable Cause». — P. 223.

В XVI–XVІI веках гуманистическая критика разрушили основные положения схоластики, в том числе и в юриспруденции. В это время большой группой богословов и натуралистов была предпринята попытка построить промежуточный уровень знания, не достигающий абсолютной точности, но и превосходящий уровень простого мнения [1378] .

Для протестантских теологов, которые отрицали утверждения католиков о существовании непогрешимости, центральный вопрос заключался в том, выдержат ли религиозные истины, такие как существование бога, библейские сказания, различные доктрины и практики церкви, атаку скептицизма; ведь они оказались открытыми для критики, лишившись основанного на вере статуса абсолютной истины, стали утверждениями, требовавшими доказательств.

1378

Философы Декарт и Бэкон пытались выйти за пределы скептической критики и недостатков схоластики путем нового обоснования знания на определенных, но не схоластических основаниях. Однако доминирующее философское и научное сообщество в Англии не было ни картезианским, ни бэконистским, поскольку не разделяло утверждения о том, что эмпирически полученные факты должны давать абсолютно точное знание. Оно пыталось проверить естественные феномены опытом, непосредственным наблюдением и доказательствами и верило, что эти техники, основывающиеся на количестве и качестве полученных доказательств, могут приводить к выводам, способным служить в качестве основания для управления делами человека.

Для натуралистов центральной проблемой было то, как делать правильные утверждения относительно естественного феномена, который мог быть наблюдаем, но не мог быть сведен к тому или иному роду логической, математической демонстрации, которые традиционно было принято считать бесспорными истинами. Ученые-эмпирики нуждались в том, чтобы удовлетворительно объяснить природу тех выводов, которые они получают через посредство наблюдения фактов природы и проведения экспериментов.

Обе группы мыслителей пришли к заключению, что разумные люди, использующие свои чувства и рациональные способности, могут устанавливать истины, относительно которых у них не будет причин сомневаться. При всех терминологических различиях и натуралисты, и теологи проводили различие между, с одной стороны, «точным знанием» или «наукой» и «возможностью», с другой. Именно тогда стали обсуждаться три

субкатегории знания, каждая из которых обладала разного рода точностью: физическая выводилась непосредственно из чувственных данных; математическая основывалась на формальной логике; моральная связывалась со способностью человека по совести оценивать моральные поступки. Так, появилась новая составляющая в европейской теории доказательств, которая объясняла природу судебной истины.

В Англии существовала еще одно важное условие, катализировавшее формирование концепции «вне разумных сомнений», ставшей классическим выражением учения о вероятности судебной истины. Дело в том, что со второй половины XVI века английский суд присяжных переживал кризис. Кризис был вызван тем, что из свидетелей присяжные превратились в судей факта [1379] .

Неопределенность возникала в первую очередь в отношении того, как присяжным оценивать свидетельские показания. Еще большую трудность составляла оценка косвенных доказательств. Теоретикам-правоведам важно было объяснить то, как косвенные доказательства позволят присяжным, которые сами не являлись очевидцами преступлений, устанавливать факты. В принципиальном плане дело обстояло так: жюри заменило абсолютного открывателя факта — Бога [1380] .

1379

Древнее жюри приносило в суд личное знание фактов, относящихся к преступлению. Доверие англичан к присяжным как добрым людям, бывшим свидетелями преступления или, по крайней мере, образа жизни подсудимого, основывалось на длительной традиции применения именно такого жюри. Это доверие, близкое к вере в их способность устанавливать факты благодаря чудесному озарению (божественной искре), сохранилось и после того, как институт присяжных претерпел коренное изменение — из свидетелей факта они превратились в судей факта.

1380

Две идеи, связанные с судом присяжных, были в равной степени главными. Первая идея состояла в том, что существуют две сферы человеческого знания. В одной возможно достижение абсолютной точности математической демонстрации. В другой, которая представляет собой эмпирическую область опыта, абсолютная точность подобного рода невозможна. Вторая идея состоит в том, что в этой сфере событий, именно из-за того, что абсолютная точность невозможна, мы не должны рассматривать все как просто вопрос мнения. Напротив, в этой сфере есть уровни точности. И мы достигаем наивысших уровней точности тогда, когда качество и количество доказательств, доступных нам, возрастает. Высший уровень точности в этой эмпирической сфере, в которой нет абсолютной точности, возможен в том, что зовется «моральной точностью», то есть точность, в которой нет причин сомневаться.

См.: Shapiro B.J. «Beyond Reasonable Doubt» and «Probable Cause». — P. 250.

Когда стало очевидным, что суду присяжных нужен стандарт для критической оценки свидетельских показаний, юристы-теоретики стали адаптировать подходящие религиозные и философские идеи к деятельности по обращению в суде с фактическими материалами. В начале XVII века забота об оценке доказательств выразилась в концепте «satisfied conscience» или «satisfied belief»; формулы, которые отсылали одновременно к свидетельствам совести (согласно казуистическим традициям), также к моральным и религиозным обязательствам присяжных, отвечающих под присягой. Будучи в продолжение XVII и XVIII веков заключенными в старые формулы понятий вероятности, уровней уверенности и моральной достоверности, они оформились в конце XVIII века как светский моральный стандарт «вне разумного сомнения». Несмотря на многие изменения в терминологии мы можем проследить через века, что цель всех концепций оставалась в сущности той же — дать удовлетворительное объяснение того, как делается истина в суде и каковы объективные стандарты ее достоверности. Первейшими стандартами были «satisfied belief» и «satisfied understanding». Они достигались «satisfied mind» («убежденным разумом») или satisfied understanding» («отвечающим требованиям пониманием»), или чем-то, близко соответствующим им. Постепенно эти выражения были заменены в юридическом обиходе терминами «моральная достоверность» и «вне разумного сомнения» [1381] .

1381

См.: Shapiro B.J. «Beyond Reasonable Doubt» and «Probable Cause». — P. 40–41.

Таким образом, используя юридические категории о презумпции факта, богословскую и научную аргументацию, образованная часть английского общества убедила остальных людей в том, что жюри, лишенное личного знания фактов, тем не менее, сохраняет божественную искру в виде способности устанавливать факты [1382] .

Завершенный вид теория «вне разумных сомнений» получила в работах У.М. Беста. «Моральная достоверность, — писал он, — такая, которая убеждает разум судей, как разумных людей, вне всякого разумного сомнения» [1383] . Ссылаясь на Д. Локка, Бест пишет, что во всех важных жизненных делах и во всех «моральных и большинстве физических наук мы должны полагаться почти исключительно на предположительные доводы» [1384] .

1382

Знаковый характер имело появившееся в начале XVII века эссе, которое приписывалось Сэру Бэкону, в нем разъяснялось, что английское право разрешает «получение свидетельских показаний и проверку их, но также оценку свидетельских показаний полностью на совесть судей и их понимание, то есть их частное знание («private knowledge»).

См.: Shapiro B.J. «Beyond Reasonable Doubt» and «Probable Cause». — P. 120.

1383

Best W.M. The principles of the law of evidence with elementary rules for conducting the examination and cross-examination of witness. — P. 8.

1384

Ibid. — P. 142.

Известный английский специалист Старки высказывался о степенях судебной достоверности таким образом: «Доказательства, удовлетворяющие присяжных в такой мере, что исключают всякое разумное сомнение, составляют полное доказательство; абсолютная математическая или метафизическая достоверность не требуется, да и обыкновенно была бы недостижима в судебных исследованиях. Даже наиболее непосредственное доказательство (the most direct evidence) не может давать больше, чем высокую степень вероятности, возвышающуюся до нравственной достоверности (moral certainty)» [1385] .

1385

Цит. по: Владимиров Л.E. Учение об уголовных доказательствах. — С. 75.