Докер
Шрифт:
Потом заключенных стали перевозить из города в город, из одной тюрьмы в другую. В этих тюрьмах Маргарита Бернгардовна и заболела тяжелой формой ревматизма.
Прикованной к тюремной койке она встретила известие о нападении фашистской Германии на Советский Союз.
В войну на стороне Германии вступила и королевская Румыния.
Надо было думать о семьях политзаключенных, оставшихся без кормильцев, чем-то им помочь. Вот тогда-то Маргарита Бернгардовна занялась лепкой фигур из хлебного мякиша. Научила ее этому румынская
В 1943 году, в честь дня рождения короля или какого-то другого события, была объявлена амнистия. Маргариту Бернгардовну милостиво перевели в концлагерь, а через некоторое время выпустили. Правда, она оставалась поднадзорной, каждое воскресенье ей надо было регистрироваться в полиции.
Немного поправившись, она пошла в прислуги, потом устроилась закройщицей в сапожную мастерскую. Но однажды во время бомбежки Бухареста во дворе мастерской сгорела цистерна с горючим, сгорела и мастерская, а ее завалило рухнувшим сводом. При этом ее сильно контузило.
В тяжелом состоянии она целый год пролежала в квартире одной рабочей семьи, пока Румыния не была освобождена.
Муж ее в это время находился в лагере политзаключенных. За день до спасения лагеря советскими войсками гестаповцы расстреляли пятьдесят шесть румынских и венгерских коммунистов и триста советских партизан. Среди расстрелянных был и ее муж Евгений (партийная кличка — Фельд). После этой массовой бойни чудом выжили только два коммуниста-венгра. Один из них — товарищ Галл — рассказал ей потом о смерти ее мужа.
После окончания войны Маргарита Бернгардовна переехала в Будапешт, вернее — ее туда перевезли: она даже на костылях не могла ходить.
Ее лечили, народная власть проявляла всяческую заботу о старой коммунистке. По ее просьбе были предприняты поиски Ласло. Особую энергию в этих поисках проявил сотрудник Советской контрольной комиссии в Будапеште капитан Остапчук. Он и нашел Ласло, служившего тогда в наших десантных частях на Дальнем Востоке.
Когда мы с Ласло собрались уходить, Маргарита Бернгардовна подошла к книжному шкафу, задумчиво обратилась ко мне со словами:
— Что же вам подарить на память?
— Что-нибудь из бухарестской коллекции, мама, — подсказал Ласло.
Маргарита Бернгардовна открыла дверцу и взяла с полки небольшую корзиночку с темно-красными тюльпанами.
— Эти тюльпаны случайно сохранились у одного из собирателей моих тюремных работ. Потом, через десяток лет, он их мне вернул. Остальное, что вы видите здесь, — это мои поздние работы. Леплю на досуге, дарю их в дни праздников моим товарищам, ветеранам партии.
Она бережно упаковала корзиночку с тюльпанами в вату, положила в круглую картонную коробку и протянула мне.
Теперь корзиночка с тюльпанами хранится в моем книжном шкафу в Ленинграде. У меня нет более ценного сувенира, чем эти тюльпаны, вылепленные из хлебного мякиша венгерской коммунисткой в годы минувшей войны в бухарестской тюрьме.
ЧЕЛОВЕК С ЧИСТОЙ СОВЕСТЬЮ
В Будапеште стояла тропическая жара, хотя была еще только середина мая.
В Буду, где жил Пал Фельдеш, я ехал в раскаленном, как сковорода, такси по запруженному машинами проспекту Кошута.
«Да, неудачный мы выбрали день для встречи. Не вернуться ли мне обратно в прохладу гостиничного номера с холодным душем?» — думал я, то поднимая, то опуская стекла на дверцах «Волги»: и от стен домов полыхало нестерпимым жаром. Хотя я сидел в одной рубашке-безрукавке, но ее в пору уже было выжать.
Я бы, конечно, вернулся назад, если б ехал к кому-нибудь другому. Но я ехал к Палу Фельдешу!..
Когда я позвонил ему в первый раз, у него гостили бывшие белорусские партизаны.
Когда я ему снова позвонил через несколько дней, он уезжал читать лекции студентам.
Но вчера вечером Фельдеш сам позвонил мне в «Асторию», и мы договорились встретиться сегодня в час дня; в пять вечера он выступает в военном училище. Изменить ничего невозможно!
«Волга» ворвалась на мост Эржебет. С Дуная повеяло прохладой, к тому же открылся неповторимый вид на город. И на какое-то время я забыл про жару.
Из всех будапештских мостов я больше всего люблю мост Эржебет. Я всегда с удовольствием проезжаю и хожу по нему. Он красив и днем, в ярких солнечных лучах, и вечером, освещенный неоновым светом.
Как и старый Эржебет, новый мост стоит без единой промежуточной опоры, в грациозном прыжке перекинувшись через реку на будайский берег. Я хорошо помню и старый мост. Взорванный немцами осенью 1944 года, он многие годы лежал, распластавшись в Дунае. Старый взорвали в секунду, новый строили двадцать лет.
«Волга» сворачивает с моста на эстакаду и стремительно несется вниз по улице Аттилы.
Этот район Буды я хорошо помню по дням войны. А после окончания войны я еще полгода прожил здесь на северной окраине. Я тут все исходил вдоль и поперек.
Мы проносимся мимо академии Людовика, сворачиваем на боковую улицу. Долго едем по ней, пока не попадаем на небольшую площадь. Вот харчевня, где я иногда обедал или сидел с товарищами за кружкой пива. Вот костел, где мы слушали органную музыку.
«Волга» выезжает на улицу, напоминающую деревенскую. Здесь и дома поскромнее, и дорога в ухабах, и тишина первозданная.
— Зовите меня просто Павел Павлович! — говорит Фельдеш. — Мне это будет приятно. Так звали меня партизаны Брянского леса.