Докер
Шрифт:
Да, это дорога… Дорога завоевателей Армении и дорога беженцев-армян… По ней еще в первом веке до нашей эры шли римские легионы Лукулла и Помпея…
Много горя и слез видели окружающие нас горы и долины и после Октябрьской революции, когда вслед за отступающими войсками Кавказской армии на эту дорогу с исконных армянских земель, из города Ван, Эрзурум, Трапезунд, Карс хлынули женщины, старики, дети, преследуемые турками, до этого поголовно истребившими армян в западной части страны.
Из раздумья меня выводит голос деликатного Гарегина Севунца:
— Как только минуем перевал, там будут одни спуски, машина сама покатится
Я смотрю на спидометр. Скорость нашей «Волги» падает с катастрофической быстротой. Машина еле тащится в гору и, как нерадивая, усталая лошадь, вдруг останавливается.
Мы переглядываемся и нехотя вылезаем из машины.
Севунц приподнимает капот, начинает искать неисправность, но не может найти. Не можем ему помочь и мы с женой.
К счастью, дорога на перевале бойкая. Мимо нас то и дело в обе стороны проносятся легковые и грузовые машины. Чего только не везут на грузовых!.. Хлопок, виноград, машины, лес, туф, зерно, вино, металлические конструкции, бетонные плиты!..
Видя, что у нас испортилась «Волга», шоферы притормаживают и, приоткрыв дверцу кабины, кричат Гарегину Севунцу:
— Ахпер [9] , не надо помочь?
— Нет, спасибо, — отвечает Севунц…
Первой останавливается «Победа», а вскоре у нашей «Волги» уже стоят восемь других легковых и грузовых машин, от юркой «Шкоды» до тяжелого «МАЗа».
Шоферы поочередно сменяют друг друга, а то и по нескольку человек вместе роются в моторе, но найти неисправность тоже не могут.
9
Брат.
«Да, худы наши дела, — думаю я, ежась на ветру на высоте две тысячи двести метров. — Не придется ли нам толкать «Волгу» до самого Еревана, вместо того чтобы она туда сама покатилась?»
Жена моя, успев уже продрогнуть, забирается в машину.
Но вот с вершины перевала, со стороны Еревана, на бешеной скорости мчится такси. Поравнявшись с нами, шофер лихо притормаживает и кричит в открытое окошко:
— Ахпер, не надо помочь?
Шоферы оборачиваются. Сперва с любопытством, потом с усмешкой они смотрят на таксиста. Шофер «МАЗа» смачно сплевывает и цедит сквозь зубы:
— Уж как-нибудь обойдемся, брат. Езжай себе с богом!
Но таксист вылезает из машины и, застегивая на ветру кожанку, приподняв воротник, бежит к «Волге». Он расталкивает всех, по самую грудь свешивается над мотором и двумя руками, с разлету, принимается вывинчивать гайки на аккумуляторе и бензопроводе.
Я облегченно вздыхаю и отхожу в сторону.
Из такси выходит пассажир — невысокого роста, коренастый, чем-то неуловимо похожий на таксиста. Закурив, ежась в своем ватнике на ветру, он начинает вышагивать по дороге.
Немного погодя я следую его примеру.
Поравнявшись со мной, человек в ватнике спрашивает:
— Вы первый раз в этих местах?
— Первый, — отвечаю я.
— Приехали издалека?
— Из Ленинграда.
Лицо его расплывается в улыбке, он протягивает руку:
— Значит, мы с вами земляки. Будем знакомы! — И он называет себя.
Так запросто, без затей, обычно знакомятся только в дороге, в поездах: встретились — разошлись.
— Я тоже, можно сказать, ленинградец, за Ленинград воевал в финскую войну… Когда вышел из госпиталя, началась Отечественная.
Я радуюсь его добрым словам о Ленинграде и ленинградцах и уже как своего спрашиваю:
— Интересно, девять шоферов сумеют починить одну «Волгу»?
— А зачем девять? — удивляется он. — Починит один!
— Кто же именно?
— Таксист!
— Но откуда у вас такая уверенность?
— Ну, прежде всего он мой брат. Потом — он шофер первого класса. Затем — он механик, бывший водитель танка. Он любую машину исправит. Не верите?
— Ну, почему же…
— В бою его танк подбили, но он починил! Под огнем — не на мирном перевале! Правда, в следующем бою немцы его танк зажгли прямым попаданием. Брата еле вытащили из танка, и он тоже, как и я, около года провалялся по госпиталям. И не знал ведь, что награжден вторым боевым орденом Красного Знамени! — выпаливает с радостью мой собеседник. — Только третьего дня нашла его награда. Через столько лет!
Я искренне поздравляю его.
— Правда, бывают чудеса? — продолжает он. — Завтра брат будет выступать по телевидению в восемь пятнадцать вечера. Посмотрите, если не забудете. Вот мы и отцу везем телевизор в честь такого события. В подарок! Лучший телевизор, вот с таким большим экраном, опытный образец!
— Это замечательно, что вы не забываете родителей. — говорю я.
— У нас насчет этого строго! — отвечает он и подмигивает мне. — Почти во всем мире слово отца потеряло силу, только у нас — закон!.. Вот видите, где мы живем? — Человек в ватнике показывает на гору Арагац с приклеенными к вершине двумя облачками, хотя небо от края и до края чистое и голубое. — Родился я у подножия Арагаца, там наша деревня.
— Это на высоте двух тысяч метров?..
— Да, поближе к орлам. — Он широко улыбается, и я вижу до зависти крупные и белые зубы крестьянина.
— Но что может здесь расти? — Я смотрю на Арагац, вижу внизу чистенькие домики и небольшие сады, оглядываюсь по сторонам. — Кругом один камень!
— Да, камень, — с печальным видом соглашается мой собеседник. — Что же делать, если все лучшие пахотные земли остались по ту сторону границы?.. Но ничего, армяне научились и на камне растить хлеб! И виноград! И даже персики! Армения ведь вся камень! Из этого камня, известно ли вам, в Ереване сейчас вырабатывается даже волокно! Вы удивлены?.. Да, да самое настоящее волокно! Из него получаются прекрасные ткани. Приедете в Ереван, пойдите в институт химии, там у нас работает младший брат Ашот, он вам все расскажет. — Мой собеседник оценивающе смотрит на меня, говорит со смыслом: — Земля у нас каменистая, но народ коммунистый!..
Я слышу захлебывающийся сигнал нашей «Волги», оборачиваюсь. Мне радостно машет рукой Гарегин Севунц.
Шоферы разбегаются по машинам, как кавалеристы к своим коням.
Бежим и мы с земляком-ленинградцем.
Проносятся, проносятся мимо нашей «Волги»», как нетерпеливые, застоявшиеся кони, «Шкоды» и «МАЗы», «ЗИЛы» и «Победы».
Дрожит от нетерпения и наша «Волга». Вот и она очертя голову бросается вниз по перевалу.
Внизу — Армения со всеми переливающимися красками осенней поры, воспетая на полотнах Мартироса Сарьяна.