Докер
Шрифт:
Путешествие наше не обходилось без шуток Дороша. Вдруг он скажет:
— Ребята!.. Внимание!.. Справа — видите? — перерезают нам дорогу белые халаты! Немцы!..
Мы все мгновенно оборачиваемся, начинаем вглядываться в снежный вихрь, и нам на самом деле видятся «белые халаты». Вслед за Дорошем и мы открываем огонь из автоматов.
И тут Дорош как захохочет!..
Обманул нас, разбойник!
Часа через два вдали показались два освещенных окна, силуэты каких-то построек. Я догадался: поселок Лисья.
— Не передохнуть ли нам, товарищи? — спросил Дорош.
— Едем дальше! Потом трудно будет выйти из теплой избы, — сказал Стибель.
Мы стороной проехали рыбацкий поселок и снова попали на болота, на тонкий ледок, звенящий от дробного перестука
Еще далеко до Загубской губы Дорош вдруг остановил лошадь, передал вожжи Садкову, сказал нам:
— Дальше поезжайте одни. А я пойду прямичком. Проверю, как меня охраняет передний край. Не спят ли в такую пору в боевом охранении?..
— Не время выбрали, товарищ старший лейтенант, — с тревогой сказал Орлов.
— Время что надо. В такую пору только и ходят за «языком», засылают к нам лазутчиков.
— Вот про это я и говорю, — сказал и осекся Орлов.
— Ты смотри у меня!.. Ты что думаешь, я могу стать «языком»?
— Да разве я это хотел сказать, товарищ старший лейтенант?
— Думать надо!.. Доедете до места — пусть ужин приготовят! Приду — всех разбужу!
До ближайшей роты, если идти прямиком по болоту, километров пять, оттуда до КП батальона — еще километров семь. Надвинув треух на глаза, взяв у Орлова еще один диск про запас, сунув в карманы по «лимонке», Дорош ушел в ночь, в пургу, все заметающую в этой пустыне, где — хоть глаз выколи — ничего не было видно.
Когда я теперь пытаюсь вспомнить Кирилла Дороша, он мне всегда представляется освещенным лучом моего карманного фонарика, сутулящимся в своем ватнике, с автоматом за плечом, идущим навстречу восьмибалльному ветру.
Уже поздно ночью мы въехали в Загубскую губу. На открытой местности пурга ревет особенно сильно. Губа — широкая, в несколько километров, не видно соседнего берега, нигде ни огонька. В какую сторону ехать — неизвестно, лошадь давно сошла с дороги, занесенной снегом, и мечется то влево, то вправо.
Выручает нас Иван Садков. По примеру Дороша, он тоже то и дело спрыгивает с дровней и ищет кнутовищем на льду следы от полозьев. Ведь за день в обе стороны через Свирь проходят десятки саней.
Вскоре дорога найдена, и наша лошадка прямичком несет нас в Новоладожский канал, а там и до Нижней Свирицы недалеко.
Уже в четвертом часу утра, продрогшие, голодные, мы вваливаемся на КП второго батальона. Шумейко и комиссар Николаев бодрствовали, ждали нас. Шумейко очень был недоволен выходкой Дороша. Пока нам готовили завтрак, он нервно шагал по комнате, ломая себе пальцы, все время говорил:
— Ну зачем вы его одного пустили в такую ночь? Ведь замерзнет. Может угодить в лапы немецких разведчиков.
— Он когда-нибудь попадется, — сказал Николаев. — Дурацкая привычка — в непогоду идти ночью к соседям, проверять надежность боевого охранения.
Стибель пояснил мне:
— Когда боевое охранение открывает огонь на шум, который Дорош поднимает где-то близко от него, он кричит: «Кирилл Дорош идет!» Огонь прекращается, и он идет через проход на переднем крае. То-то бывает там смеху и шуток!
— Ему все шуточки да хаханьки! — гневно проговорил Шумейко.
— А в этих болотах без этих самых шуточек можно умереть с тоски, — сказал Стибель.
Дорош появился около пяти утра. Все мы, конечно, очень обрадовались его благополучному возвращению. Сразу как-то стало весело за завтраком. Дорошу принесли гармонь. Он рванул мехи и запел свои любимые украинские песни. Знал он их действительно пропасть!
1942
Алеховщина
Когда я писал этот рассказ, у меня возник ряд вопросов, и я решил, что мне следует еще раз съездить к балтийцам. Их как раз в это время вывели на отдых в рыбацкий поселок, и это было нетрудно сделать. Но пока я собирался в поездку, случилось несчастье с Дорошем.
Однажды, когда Дорош проводил в бараке занятие со своими разведчиками, над поселком появился немецкий самолет. Летчик покружил над банями и, не найдя здесь ни военных объектов, ни чего-либо другого, заслуживающего внимания, дал очередь из крупнокалиберного пулемета. Так просто, от скуки или огорчения.
Надо же было, чтобы одна пуля пробила стенку барака и угодила Дорошу в коленную чашечку!
Обидное это было ранение!..
Дороша увезли в госпиталь, ампутировали ногу.
Я пытался найти Дороша в госпиталях в пределах армии, но его быстро эвакуировали в глубокий тыл — говорили, в Челябинск.
Все же мне верилось: он найдется!
Я еще услышу его голос с хрипотцой: «Кирилл Дорош идет!»
Рассказ «Кирилл Дорош идет!..» с сокращениями печатался в «Литературной газете», передавался по радио. Потом был опубликован в журнале «Звезда» (1969, № 1).
Вскоре из разных городов страны стали поступать письма в редакции. Писали и участники войны, и просто читатели.
Вот выдержки из некоторых писем — они дорисовывают образ Кирилла Дороша, этого замечательного героя войны.
«…Бывшие фронтовики, товарищи Дороша из 3-й Балтийской бригады моряков, с большим интересом и гордостью за своего боевого друга читали Ваш рассказ о его мужестве и героизме в боях с немецко-фашистскими захватчиками на Карельском фронте.
Но мало кто знает, что Кирилл Дорош «воевал» за урожай, за хлеб, который так нужен был фронту.
…В 1943 году после тяжелого ранения он приехал в Колхозный район, село Уйское, дер. Кидыш, колхоз «Победа» Челябинской области, где проживала эвакуированная из Кронштадта его семья.
В тот период я работал зав. отделом пропаганды и агитации Колхозного райкома КПСС.
С К. Дорошем мы вместе служили до войны в школе оружия им. Сладкова в Кронштадте. Вместе ушли на фронт с 3-й бригадой моряков, вместе воевали и встретились инвалидами в глубоком тылу.
Неожиданна была встреча. Была радость, что Кирилл жив. Он недостаточно окреп после тяжелой операции, опираясь на палочку, тихо ходил по деревне, беседовал с колхозниками.
Борьба за хлеб была главной задачей, которая стояла перед партийным руководством, перед колхозниками района.
И Дорош включился в эту борьбу.
23 февраля, в День Красной Армии, К. Дорош выступил с воспоминаниями на районном активе. Его речь была выслушана с большим вниманием. Бурные аплодисменты долго не отпускали его с трибуны.
…Секретарь РК КПСС тов. Замесин уговорил К. Дороша принять должность заведующего военным отделом райкома; работал он там до февраля 1944 года.
Но тяжелые раны сказались. Однажды, возвращаясь поздно вечером из колхоза, где я был уполномоченным, решил зайти на огонек, в райком. Дорош был дежурным, но очень плохо себя чувствовал. Тяжело описывать его состояние. Я доложил секретарю райкома. Тов. Замесин связался по телефону с секретарем Челябинского обкома КПСС, и утром Дороша на самолете отправили в областной госпиталь.
Немного мне пришлось с ним вместе поработать, но многое сделал К. Дорош в борьбе за хлеб.
Несмотря на запрещение выезжать в колхозы и назначать его уполномоченным, он был неумолим.
— Я не хочу быть в тылу, я хочу быть на передовой колхозного фронта, — говорил он…