Доклад Генпрокурору

Денисов Вячеслав Юрьевич

Все просто: признание человека в совершении преступного деяния – одно из оснований признания его вины. Этот смысл особенно глубоко понимают оперативные работники уголовного розыска. В суете дел забывая о том, что это основание косвенное и имеет значение лишь при подтверждении следствием иных фактов, они заставляют арестантов брать в руки перо и в эпистолярном жанре описывать то, что с упомянутыми арестантами теоретически произойти могло (и якобы произошло), но не происходило.

А потому, когда давшего признательные показания Варанова Иннокентия Игнатьевича

ввели в кабинет старшего следователя по особо важным делам Генеральной прокуратуры Кряжина, первый был бледен, как загрунтованный холст, подготовленный к письму, а второй разрезал этот холст лезвием взгляда.

Варанову хотелось жить. Следователю – найти в нем душу, разрезать ее и заглянуть внутрь. Ничего, если ошибется, зашить он умеет. Не в первый раз.

– Я предупреждаю вас о том, что ваш допрос в качестве свидетеля будет записываться на звукоснимающую аппаратуру.

Щелчок клавиши, и короткий скрип по столешнице: перед лицом водворенного в кабинет появляется крошечная головка на длинной тонкой ножке. Она похожа на изящно изогнувшуюся, замершую перед последним броском миниатюрную «черную мамбу». Через секунду после укуса жертва умрет от паралича центральной нервной системы...

Но пока заклинатель, которому стоит лишь прошептать черному гаду слово, безжалостно режет нутро Кеши двумя, похожими на острия двух мечей, зрачками. Он не наслаждается беспомощностью арестанта, это видно по его лицу. Он пытается его расчленить, что ли?..

– Назовите себя.

Гад на столе не шелохнулся. Значит, это было не то слово.

– Варанов Иннокентий Игнатьевич я...

Часть вторая

Глава первая

– Иннокентий Игнатьевич, меня зовут Иваном Дмитриевичем. Фамилия – Кряжин. Я – старший следователь по особо важным делам Генеральной прокуратуры Российской Федерации, советник юстиции. В связи с имеющимися основаниями полагать о вашей причастности к совершению преступления я допрошу вас в качестве свидетеля.

– В каком преступлении меня обвиняют? – Варанов поднял покрасневшие глаза. – Если в убийстве этого бизнесмена, то я к этому не причастен.

– Основной задачей нашего с вами разговора сегодня и является установление либо этого факта, либо причин, доказывающих обратное. Итак, назовите дату своего рождения.

– Четырнадцатое ноября шестьдесят второго, – произнеся это, Варанов снова опустил голову. За последние двое суток он озвучивал время своего появления на свет бессчетное количество раз.

– Назовите адрес своего места жительства и места регистрации.

– У меня их нет.

Секунду выждав, вспомнив о склонности следователя к педантизму, Кеша добавил:

– Мой социальный статус – бродяга.

И заметил, как следователь, на мгновение оторвавшись от бумаг, снова провел по его лицу острым, как бритва, взглядом.

Следующие четверть часа Иннокентий отвечал на вопросы автоматически. Они уже задавались ему в МУРе, и не единожды. Где родился,

где работал, как оказался в Москве, чем зарабатывал на жизнь, где находился в ночь двенадцатого июня две тысячи четвертого года. Ему очень хотелось курить, еще больше есть, и немного спать. Совсем недавно эти желания располагались в строго обратной последовательности, но к моменту доставки Кеши в прокуратуру все перевернулось. Хотелось курить. Варанов с жадностью смотрел на пачку «Мальборо» на столе «важняка», и от одной мысли о том, как в его легкие, пробираясь по трахеям, заползает густая волна табачного дыма, он испытывал величайшее наслаждение. От одной лишь мысли! – чего уж говорить о чувствах, которые возникли бы, разреши ему следователь взять из пачки одну сигарету? Всего одну...

Но этот крепкий мужик в синей форме вряд ли позволит это сделать. Менты мучили двое суток – обещали сигареты сразу после признания. На поверку вышло, что признание он сделал, а курить было уже некогда: Варанова приказали срочно везти на Большую Дмитровку.

– Вы курите?

– Что?

– Я спрашиваю – вы курите?

– Нет. В смысле – уже двое суток не курю... – растерялся Кеша. – А вообще: да, курю... Я много курю. По две пачки в день. Но в последнее время совсем не курю.

– Я не понял. Вы будете курить?

Боже... Этот следователь глупец. Можно только от вашей зажигалки? А одну, про запас? А еще, в камеру?

– Варанов, если не боитесь скоропалительно скончаться от рака, можете постоянно прикуривать новую сигарету от докуренной. В этом кабинете – можете. Кстати, о раках. Вы упомянули о том, что перед последним приездом в Москву вы пять лет жили в Новосибирске, зимой кормились на колбасной фабрике, а летом зарабатывали на ловле и продаже раков. Я верно напомнил?

Кряжин знал, что неверно.

– Нет, не совсем правильно. Не на колбасной фабрике, а на молочном заводе. Да и раки... Это отчасти. Летом больше заработаешь на капусте. С совхозного поля крадется капуста, недели за две до уборки, а потом на рынке выручается приличная по нашим меркам сумма. Все зависит от урожая, ответственности охранников полей и умения красть.

Да, в Генеральной прокуратуре страны рассуждения на такие темы можно вести свободно. Знал об этом даже Варанов.

– Подождите... – Кряжин наморщил лоб, словно вспоминал о чем-то, потом потряс ладонью в воздухе и с трудом выдавил:

– Молочный завод... Подождите... Речь о «Молочном водопаде»?

– Я же говорил, – удивился Иннокентий, глубоко затягиваясь и щуря левый глаз. – Да, ОАО «Молочный водопад». Я подрабатывал там грузчиком, пока не уволили.

– Вспомнил! – Кряжин хлопнул рукой по столу. – Сергей Сергеевич Градницкий! В прошлом году мы проводили там проверку, и этот милейший директор завода показывал нам новые образцы йогуртов. Вы в седьмом цехе работали, Варанов? Кефир ведь только там изготавливают, верно? Точно, я вспомнил: Сергей Сергеевич... Хороший был человек. Полгода назад умер, жаль, право. Месяц до окончания следствия не досидел.