Доклад о вероятности Эй
Шрифт:
Клумбы для аспарагусов, полоска травы уплыли назад. Появилась белая бутылка, и телескоп замер в руках. Еще движение: бутылка передвинулась влево, а посередине светлого кружка оказалась щель между дверью и косяком. Под этой щелью на серой ступеньке лежал опавший лист дерева, утративший форму. Спустя какое-то время лист скользнул по ступеньке и исчез в темноте.
Спустя еще какое-то время щель между дверью и косяком начала расширяться. Телескоп стал двигаться, мечась по маленькому кругу и пытаясь не упустить из поля зрения человеческую ногу, появившуюся из открытой двери. Нога опустилась на ступеньку, обутая в ботинок из коричневого материала с высоким, сужающимся книзу каблуком. Изящная икра поднималась из ботинка и очень быстро исчезла под ярко-голубой юбкой; чуть выше
II
Правая рука Эс с пятью грязными ногтями поднялась к лицу и коснулась носа, точнее, переносицы, почти у самых глаз. Он поморщился и моргнул.
Опустился на доски пола комнаты второго этажа в старом кирпичном строении, подвернув ноги под себя и опираясь правым плечом на часть стены, примыкавшую к круглому окну. Голова его, понемногу отклоняясь назад, вскоре так же уперлась в кирпичную кладку. В этом месте еще сохранилась побелка, и поэтому отдельные частицы мела полетели вниз и слегка припудрили волосы. Правая рука осталась лежать на лице, теперь она прикрывала глаза и брови.
Минуло немного времени, и ноги пришли в движение, изменив свое положение на полу. Правая рука закрывала глаза и брови и прикрыла теперь еще и часть носа. Левая рука упиралась в грубые доски пола, поддерживая торс. Постепенно торс все сильнее и сильнее наклонялся в сторону левой руки, пока наконец не пришлось менять ее положение. Рука начала сгибаться и подниматься вверх, локоть ее коснулся подоконника круглого окна и скользнул по нему вглубь. Теперь локоть касался рамы, а левая кисть висела в воздухе. Правая же оставалась в прежнем положении и прикрывала глаза.
Прошло еще несколько минут, и правая рука изменила позицию: теперь она не прикрывала глаза, как бы защищая их, а свободно лежала на правом бедре.
Эс открыл глаза и рассеянно посмотрел прямо перед собой. Снаружи, со стороны сада, сюда, в комнату старого кирпичного строения, доносились звуки шелеста крыльев и царапанья коготков. Этот шум доносился из сооруженьица, сколоченного из досок и находившегося в данный момент над головой Эс. Наконец крылья стали не слышны, зато усилился скрежет, издаваемый деревом, по которому водят недостаточно острым предметом, — очевидно, голубь пролез сквозь одну из дыр в голубятню. Эс сидел все так же, уставившись в пространство, никак не реагируя на шум над головой. Один раз за это время он поднял правую руку и потер щеку ладонью.
Его рассеянный взгляд медленно перемещался по комнате. Вдруг он застыл на картинке в деревянной рамке, подвешенной к крестовине недалеко от сидящего.
«О, Жанетта... Если бы я только мог заставить тебя понять... »
На картинке в деревянной рамке — черно-белой репродукции — были изображены мужчина и женщина на фоне сельского пейзажа. На заднем плане видны были стадо овец и нива, залитая солнцем, их разделяла полоска травы, окаймленная с двух сторон ивами. На переднем плане, на холмике, покрытом цветами, изображены были два человека: оба в таких позах, что от всей этой мизансцены веяло двусмысленностью. Одна из фигур принадлежала деревенской девушке. На ее коленях лежали ягненок и два яблока, еще два яблока лежали перед ней. Из этого можно было предположить, что она кормила или пыталась покормить ягненка яблоками.
Во время исполнения этого своего замысла ее, вероятно, и прервал молодой пастушок, одетый в пышный, скорее даже придворный, а не пастушеский, наряд прошлых веков. Он доверительно склонился над плечом девушки, опираясь на холмик, поросший цветами; его левая щека вплотную приблизилась к длинным, распущенным волосам девушки, красиво ниспадавшим на плечи.
Рассматривая картинку и две фигурки, изображенные на ней, Эс встал и подошел к ней почти вплотную; теперь он разглядывал ее пристально. Его дыхание коснулось стекла, вставленного в рамку, и оно запотело, скрыв изображение. Тогда Эс поднял левую руку и протер стекло рукавом рубашки.
Теперь даже пыль не мешала рассматривать картинку. На переднем плане был изображен холмик, усыпанный цветами, на котором расположились два человека; их тела соединялись, образуя перевернутую букву V: почти соприкасающиеся головы являлись вершиной этой буквы, слева от центральной оси картины — пастух стоял на коленях, наклонившись вперед, а девушка с ягненком на коленях — справа от центральной оси картины — откинулась немного назад: она поддерживала свое тело, выставив назад правую руку, чуть дальше влево, за воображаемую вертикальную линию, проведенную вниз от ее плеча; в результате оказывалось, что ее опорная рука почти приближается к телу пастушка, наклонившегося вперед, таким образом она могла опираться на него, а не на руку.
Если за всем этим что-то и стояло, то это что-то было вовсе не прописной истиной, а в таком случае это могло быть интерпретировано, чтобы выяснить, что подразумевалось в этой сценке. Так, хотя девушка не опиралась на пастушка, не поворачивалась навстречу его игривому движению, все же какая-то часть ее была наклонена к нему, и она, следовательно, предрасположена принять его заигрывания.
— Интересно, когда же она наконец уступит ему... или соберется уступить... или она уже...
Это двусмысленное положение едва ли могло быть однозначно понято даже при самом пристальном взгляде на картину, поскольку все остальные детали, изображенные на ней, скорее увеличивали неопределенность, нежели снимали ее. (Точно так же самый дотошный эксперт не смог бы твердо решить, хотел ли создатель этой картины намеренно написать ее таким образом и передать эту двусмысленность, или он хотел написать нечто вполне разрешаемое и просто не преуспел в своем стремлении и создал то, что не поддается однозначному пониманию, и, следовательно, написал такую картину, сам не желая того!)
Любой вопрос, любая проблема были открыты для разных толкований. Намеревался ли пастушок войти с девушкой в интимные отношения, или же он был захвачен коллекционированием чешуекрылых, ведь он наклонился вперед, осторожно держа в пальцах большую бабочку («мертвая голова» — так назывался этот вид), которую он и показывал девушке, вытянув руку над ее плечом. А может быть, пастушок принес эту любопытную бабочку как предлог для завязывания более близких отношений (и кое-какие сладострастные изгибы в его позе предполагали этот вариант), или же он более беспокоился о столь редкостном экземпляре бабочки, которую поймал уверенно и осторожно: бабочка была цела (его твердый взгляд, прикованный к «мертвой голове», говорил за такой вариант). Правда, это последнее предположение казалось маловероятным, поскольку пастушки, чья постоянная близость к природе делает их неспособными поражаться ее отдельными проявлениями, редко становятся коллекционерами чешуекрылых. С другой стороны, этот редкий экземпляр, эта крупная особь могла оказаться весьма неподходящей в данном случае, поскольку бабочка этого вида, вместо того чтобы успокоить опасения девушки, могла вызвать у нее чувство тревоги, так как «мертвой голове» деревенские девушки часто приписывали сверхъестественные свойства.
В любом случае девушка не обращала внимания на бабочку. Она отвернулась от нее, хотя сказать, вызвано ли это отвращение к мертвой «мертвой голове» или же попыткой спрятать свой заинтересованный взгляд, адресованный пастушку, почти опиравшемуся на ее плечо, было невозможно.
— Да уж, — воскликнул Домоладосса, — ничего не скажешь, плохо! Это длинное и все более и более уточняющееся описание посредственной картинки, висящей в каретном сарае, бессмысленно. Зачем оно здесь, ведь оно уже проходило раньше и того описания вполне хватало. Подобная информация не имеет никакого отношения к нашим основным проблемам.