Доклад о вероятности Эй
Шрифт:
Наконец мужчина в костюме, не останавливаясь перед окном, взял стул, стоявший у этого конца стола, за спинку и, пододвинув его, опустился на сиденье и оказался за столом. Женщина в голубом последовала его примеру и села за стол на другом, дальнем от окна, конце. В результате голова мужчины закрывала теперь лицо женщины. Спина его была обращена к окну. Она была длинная и темная. Кисти его зашевелились, поднимая какие-то предметы со стола. Локти согнулись и начали двигаться.
Эс опустил телескоп и потом, не складывая его, положил на пол под круглое окно. Ущипнул себя пальцами за переносицу. Поморгал и начал смотреть через боковые стеклышки круглого окна на особняк. В кухонном окне он мог
— Они принимают пищу в особняке, — проговорил губернатор.
— Так точно, — подтвердил Домоладосса. — Процесс питания, обычное явление. И тем не менее, кто может поручиться, что их кишечная флора похожа на нашу? Кто может поручиться, что мясо, которым они наслаждаются — телятина, кажется? — не отравит нас?
— Есть многое, чего мы еще не знаем, — согласился губернатор. — А между тем все, что мы можем, это скрупулезно изучить каждое их движение.
— Если бы мы могли получать данные из первых рук, — вступил в разговор Мидлакемела. — Только бы нам проникнуть внутрь особняка.
— ОНА, по-моему, держит ключик ко всему. Я чувствую это даже костным мозгом, — пошутил Домоладосса, в очередной раз садясь на своего конька.
А за ним внимательно наблюдали два опознавателя, стоявшие на склоне холма. А за ними, в свою очередь, — группа мужчин, сидевших в одном из зданий Нью-Йорка.
Джо Гроулес занимался этим уже пять часов и потому немного устал. Повернувшись к конгрессмену Садлеру, он сказал:
— Ну, кажется, все идет как надо. Наш летающий робот материализовался в мире, где обитатели, как оказалось, наблюдают за другим миром, в котором, в свою очередь, обитатели заняты изучением доклада о еще одном мире, наблюдаемом ими.
— Я бы сказал, что мы залетели в нечто вроде отраженно-искаженного эффекта — воспоминания о будущем, как любят писать в воскресных приложениях.
— Может, и так. А может, разгадка всего в том докладе. Ха!.. Положим, доклад сообщает о реальном мире! Те парни читают его; другие, на холме, наблюдают за ними, мы — за этими другими, и все это — ложные миры, фазовые эхомиры... От такого мурашки по телу побегут?..
Конгрессмен возразил:
— Мы все-таки есть, и это факт. И слава Богу, нам не нужно решать, реальность это или нет.
Облака над домом начали сгущаться. Солнце постепенно скрылось за ними. Листья летели через клумбу для аспарагусов, некоторые, уже упавшие на землю, катились по поверхности трех широких грядок. Слева от клумбы толстый голубь замахал, захлопал крыльями и, поднявшись вверх, уселся на низкий куст живой изгороди, обрамлявшей дорожку, посыпанную гравием. Прятавшаяся за ветками бирючины черно-белая кошка встала и неторопливо пошла к особняку. Хвост у нее был черный, а на самом кончике белый. Он был поднят вверх, и белый кончик плавно раскачивался из стороны в сторону. Голубь поднялся в воздух и неуклюже полетел к яблоне, на которую и уселся.
V
Комната над главным помещением старого сарая не имела потолка, его заменяла крыша, которую поддерживали балки, соединявшиеся в перевернутую букву V, между балками видны были ярко-оранжевые плитки черепицы. Балки во многих местах затянула паутина, от пыли ставшая серой. В дальнем конце комнаты, в задней стене в нескольких сантиметрах над полом маленькое квадратное окошко. Толстые поперечные балки из потемневшего дерева, казалось, делили всю комнату на три части. Сейчас в ней царил полумрак. Между двумя ближайшими к Эс стропилами на веревках висел гамак из брезента. С края этого гамака свешивались мешки, сшитые садовой бечевкой, концы одного, а может, и нескольких одеял и часть головы игрушечного медвежонка. Нос его обозначала черная шерстяная нитка, которой был прошит центр бежевой головы. Рта у него не было. И только один янтарно-желтый глаз, который, казалось, смотрел вниз на Эс.
Тот встал на ноги и положил медведя так, чтобы голова игрушки не торчала Делая это, он подошел к первой из стропильных балок, к которым подвешен был гамак. Какая-то картина была прибита как раз с той стороны этой балки, к которой подошел Эс. Его рубашка зацепилась за угол рамы и завернулась. Он повернулся и уставился на эту картинку.
Черно-белая репродукция, хотя и бумага, и черная краска уже изрядно покрыты пылью. На ней мужчина и женщина, прикасающиеся друг к другу; мужчина в одеждах пастуха, женщина в чем-то, напоминающем сорочку, и в юбке; из этого, конечно, не следовало то, что ее нельзя было назвать неодетой. Пастушок, очевидно, пренебрег своими овцами, которые уже забрели на поле с пшеницей, ради девушки. Из картинки трудно было понять, увенчались ли его усилия успехом, поскольку в ее взгляде можно было прочесть как пренебрежение, так и тайное желание.
На вытянутой руке пастушок держал бабочку редкой разновидности, которую только что поймал. Но девушка не смотрела на бабочку, она смотрела на него. И невозможно было определить, в каком случае его шансы на победу над девушкой (если, конечно, это входило в его намерения) выше: в том ли, когда он оставит всякие надежды заинтересовать ее пойманной им бабочкой, возможно, дав этой бабочке улететь, и прибегнет к более прямым средствам убеждения — таким, как поглаживание ее золотисто-каштановых волос или комплименты; или в том, если он продолжит демонстрировать взятую в плен бабочку, расскажет в то же время нечто вроде лекции из природоведения и тем самым победит недоверие юной особы, что впоследствии поможет ему перейти к более интимному разговору.
Объективно говоря, ситуация, изображенная на картинке, таила вызов не только наблюдателю и зрителю, но и самому пастушку. Если же девушка к тому же была замужем за хозяином юного пастушка, все становилось еще сложнее. Ведь очень может быть, что под ее тяжелыми веками скрывался совсем не тот взгляд одобрения и поощрения, который мог приписать ей пастушок, в свободном порыве интерпретировавший его; он мог бы нежно погладить ее по волосам, таким мягким у шеи; он мог бы даже попытаться — и с возможным успехом! — поцеловать ее нижнюю полную губку, а она, в свою очередь, могла бы после этого побежать к своему мужу и рассказать ему обо всем, ввергнув, таким образом, пастушка в пучину неприятностей; или же, оказавшись в таком сложном положении, он мог сыграть отбой по той причине, что девушка может признаться своему мужу сама по своему желанию, или муж вынудит ее признаться силой. В результате он мог бы лишиться своей работы и навсегда утратить душевное спокойствие, как павшие духи после великой катастрофы.
— Еще одно обсуждение картины Холмана Ханта! — воскликнул Укрыватель Архивов, который выступал в качестве старшего десятки присяжных.
Он мягко прошел по затененной комнате и положил руку на плечо женщины, погруженной в транс, которая немедленно прекратила чтение доклада. Как только ее певучий голос перестал звучать, присяжные, казалось, ожили. Один из них, чья должность называлась «Пронизыватель Искривлений», коснулся своей лампы и заговорил:
— Так как, мне кажется, эта картина Холмана Ханта имеет не менее полное существование, чем тот мир, в котором сейчас находится наша Странствующая Дева, я осмелюсь предложить вам рассмотреть факсимиле данной картины, мой слуга Образ продемонстрирует его вам. Начинай, Образ!