Доктор Ахтин. Жертвоприношения
Шрифт:
Двое парней курили у входа. Железная дверь открылась и наружу вышли еще два парня, которые присоединились к остальным. Прикурив от сигарет друзей, все четверо стали что-то живо обсуждать. Семен подумал, что эти четверо играют в одну сетевую игру и, следовательно, не имеют отношения к нему. Если комментарий написан только что, то или «Черный» еще там, или он только что вышел и его уже там нет.
Или она вышла, и её там нет? Он ведь так и не знает, кто присутствовал
Семен пристально вглядывался в медленно сгущающиеся сумерки, но дверь больше не открывалась. Решившись, он быстро вернулся в квартиру, набросил на голый торс футболку и выскочил в подъезд. Уже секунд через десять он был на улице. Быстро перейдя дорогу, Семен вошел в компьютерный клуб.
В практически пустом зале заняты были только два компьютера — два подростка, сидя рядом, играли в какую-то игру.
Лохматый парень в очках за стойкой администратора что-то сказал.
— Что? — переспросил Семен.
— Я говорю, ищешь кого-то?
— Да. В ближайшие пять-десять минут отсюда никто не выходил? Ну, кроме тех четырех парней, которые курят снаружи.
Парень задумчиво посмотрел на Семена и спросил:
— А тебе зачем?
— Да, разминулись с подружкой, — махнул рукой Семен, — она могла зайти сюда, когда меня не нашла.
— Нет, девчонок не было. Худой мужик в очках был, — начал перечислять парень за стойкой, — высокий такой, крепкий парень с козлиной бородкой, и два пацана. Нет, девчонок точно не было.
Семен кивнул, сказал «спасибо» и вышел. Медленно перейдя улицу, он поднялся по ступеням и подошел к двери своей квартиры. На серо-стальной поверхности железной двери было написано мелом:
«Что, Киллер, очко играет!?»
Вилентьев, высадив Марию Давидовну, ехал по улице. Он был приятно возбужден. Даже больше — душа пела. Иван Викторович мог свернуть в сторону работы и заняться поиском Парашистая, но он, улыбаясь своим мыслям, решительно повернул руль налево и поехал домой.
— А ты что так рано? — удивилась Тоня, увидев его в дверях. Как обычно, она была в домашнем халате и с мокрыми руками.
— Да, Бог с ней, с работой, всех преступников не переловишь, — широко улыбнулся Иван Викторович, — мне вдруг захотелось провести вечер с тобой. Мы в последнее время так мало общаемся.
Тоня радостно улыбнулась. На круглых щеках образовались ямочки. И Вилентьев неожиданно для себя захотел поцеловать их.
Прямо сейчас.
И каждую в отдельности.
— Я ужин еще не приготовила, — как бы оправдываясь, сказала Тоня.
— Ничего. Пойдем, посидим на диване, как в старые добрые времена. По рюмочке коньячка выпьем.
Иван Викторович скинул с плеч пиджак и повесил его на спинку стула. Достав из серванта бутылку армянского коньяка, он плеснул в два низких бокала жидкость и подошел к дивану, на котором сидела жена.
— Прости меня, Тоня, — сказал он, сев рядом и глядя в широко открытые глаза женщины, — в последнее время на меня столько навалилось, столько всякого разного произошло, что я практически не замечал тебя. Приходил домой поздно, не разговаривал с тобой, ел и ложился спать. Вообще, вел себя, как последняя сволочь.
Вилентьев обреченно покачал головой, словно осуждал сам себя.
— А сегодня я неожиданно понял, что в этой жизни есть только одно главное для меня — это наши с тобой отношения, это наша с тобой любовь. Ни работа, на которой я в последнее время пропадал, ни деньги, которые я приношу домой, ни карьерный рост, ни должности и звания.
Иван Викторович проникновенно заглянул в набухшие слезами глаза жены и продолжил:
— Наша с тобой любовь, Тоня, вот ради чего я живу, и буду жить.
— А я уж думала, что у тебя другая женщина, — шмыгнув носом, пробормотала Тоня.
— Извини, родная, что я дал повод сомневаться во мне, и давай выпьем, чтобы этого больше никогда не было.
Коньяк обжег горло. Вилентьев глубоко вдохнул носом и посмотрел на жену, которая, выпив, разрыдалась.
— Я уже второй год постоянно думаю о том, что ты меня разлюбил, что я для тебя ничего не значу, так, кухарка, накорми и вымой посуду.
— Нет, Тонечка, всё не так, — Вилентьев притянул жену к себе и стал целовать соленое лицо, — я вовсе так не думал и не держал тебя за кухарку. Я всегда любил тебя. И сейчас люблю.
Верхняя пуговица домашнего халата, не выдержав давления его левой руки, отлетела в сторону. Иван Викторович уже забыл, какая большая и мягкая грудь у Тони. С удовольствием погрузившись лицом, он вдыхал её теплый запах, а руки продолжали расстегивать пуговицы на одежде.
— Ванечка, родненький, — выдохнула Тоня, когда он навалился на неё всем телом.
Иван Викторович, испытывая давно забытые и ни чем не передаваемые чувства, ритмично двигался. С удовольствием слушал возбужденное дыхание, стоны жены и хлопающие звуки от соприкосновения тел.
Он ничего не замечал вокруг, погружаясь в бездну своего счастливого сознания.
И когда его хриплые стоны слились с криком Тони, Вилентьев на мгновение забыл о том, что он, майор, старший следователь Областного Управления внутренних дел, стоящий на страже правопорядка и обличенный властью вершить правосудие. Он практически всё забыл, пусть даже это забытье длилось всего несколько секунд.
Лежа на диване рядом с женой, Иван Викторович, опустошенный и счастливый, смотрел на белый потолок. Какого хрена он гонялся все эти годы за Парашистаем и за остальными преступниками? Как много он потерял? Надо было бежать домой и любить женщину, которая только что подарила ему счастье. Надо было уходить с работы рано. Каждый день. Приходить домой и каждый вечер, и каждую ночь, любить жену до потери сознания.