Доктор Данилов в госпитале МВД
Шрифт:
— Я буду оливье, салат с ветчиной, жаркое из свинины и минералку с газом, — сказал Рябчиков, бегло пролистав меню. — И сто пятьдесят водки.
Данилов взял салат с ветчиной, котлету по-киевски и клюквенный морс.
Сто пятьдесят грамм водки Рябчиков перелил из графина в фужер и выпил залпом. Поморщился, закусил корочкой хлеба и только после этого принялся за салат с ветчиной, оставив оливье на потом.
— Рудольф, ты делаешь успехи! — похвалил Данилов. — Неужели расставание с Юлией так изменило твои привычки?
— Юлия здесь ни при чем. — Щеки Рябчикова порозовели от выпитого. — Это всего лишь помогает расслабиться после дежурства.
— Неужели
— Нервно, — уточнил Рябчиков, быстро орудуя вилкой. — В «восьмерке» вообще очень нервно. И дежурить, и работать.
— Хуже, чем в поликлинике?
— Не сравнить! Хотя поначалу мне казалось иначе. — Рябчиков отодвинул от себя опустевшую тарелку и констатировал: — Все! Червячка заморил, душу потешил, теперь можно есть не спеша и наслаждаться общением.
— Ты что, на дежурстве ничего не ешь? — спросил Данилов. — Насколько я помню, аксакалы фтизиатрии первым делом объясняли нам, что в туберкулезную больницу нельзя являться натощак — восприимчивость увеличивается.
— Не надо об аксакалах, умоляю! — Рябчиков в сердцах швырнул вилку и нож на тарелку и провел ребром ладони по горлу. — У меня эти аксакалы вот где сидят! Полная больница аксакалов!
— Да не волнуйся ты так, — успокаивающим тоном сказал Данилов. — Аксакалы везде есть. Они — наша гордость и хранители опыта. У нас в госпитале тоже их хватает, одному — так почти девяносто. Ничего, лекции по гастроэнтерологии читает, и, говорят, неплохо читает. Или у вас какая-то особая ситуация?
— Ситуация у нас аховая, то есть гнилая. — Рябчиков улыбнулся, но улыбка вышла невеселой. — Средний возраст врачей, как я тебе уже говорил, шестьдесят — шестьдесят пять. Казалось бы — все уже не дети, все работают друг с другом давно, не один десяток лет, и оттого обстановка в больнице должна быть спокойной. Какое там! Все — то ли от скуки, то ли по зову души — упоенно грызутся друг с другом! Сплетни, интриги, какие-то старые счеты. Кто кому в тысяча девятьсот девяносто первом году чего-то не уступил, кто кому в девяносто втором году чего-то там сказал. Любая мелочь может стать поводом для скандала! На прошлой неделе заведующая инфекционным отделением прямо на пятиминутке поцапалась с заведующей лабораторией, да так, что чуть водой разливать не пришлось, из-за места в зале! «Чего это вы сюда уселись, Марина Георгиевна, вы же знаете, что это мое место?» — «На нем не написано!» — «Ну, вам это вообще свойственно на чужое зариться!» — «Что вы имеете в виду, Ксения Валерьевна?» — И понеслось…
— Но тебе-то что до этого? — искренне удивился Данилов. — Ты же как человек посторонний и пока еще совсем не аксакал можешь сохранять нейтралитет. Или тебе просто неприятно работать в такой обстановке?
— Мне трудно работать в такой обстановке! — простонал Рябчиков. — Из-за того, что все вечно грызутся, бардак в больнице царит невероятный. Рентгеновские снимки то и дело пропадают.
— Куда?
— Если бы я знал! Истории теряются, больных путают… Каждое утро начинается с разборок — того не описали, этого не посмотрели, там снимков не найдут, а там историй, в которых я сам накануне описывал снимки! И все на нервах, все с надрывом! Тихо разговаривать там вообще не умеют!
— Это даже по тебе заметно, — сказал Данилов. — Раньше ты говорил не в пример тише.
— Извини, Вова. — Рябчиков понизил голос. — К плохому быстро привыкаешь. У нас если не орать, то никто тебя не услышит.
— Веселое место, — хмыкнул Данилов. — А куда смотрит главный врач?
— Куда ему надо, туда он и смотрит! — Рябчиков
— А заместитель по лечебной работе?
Данилов доел салат, вытер губы салфеткой и отпил глоток морса, оказавшегося на редкость кислым. Данилов понюхал бокал и отпил еще чуть-чуть, желая убедиться, что морс не прокис. Нет, не прокис, просто сахару мало положили, пожадничали.
— Заместитель по лечебной работе выслушивает жалобы от отделений и время от времени звонит туда-сюда и грозит всякими карами. Как говорится — скажи хоть тысячу раз «халва», во рту слаще не станет. К нему давно привыкли, и никто с ним не считается. Выслушают, пообещают все сделать и спокойно обо всем забудут. А воз и ныне там. Вот, например, сегодня я час носился по территории, разыскивая историю болезни мужика, которому по дежурству делал рентгеноскопию. Вместо торакальной хирургии тупая санитарка отнесла ее в гинекологию. А оттуда, как у нас принято, даже не позвонили и не сказали, что к ним попала чужая история болезни, я уже не говорю о том, чтобы отправить ее по назначению. И так вот все. Если ищешь историю или снимки, то надо спросить каждого, в каждом отделении, даже не спросить, а попросить, чтобы посмотрели или поискали. И не факт, что в ответ ты не услышишь открытое хамство в совковом стиле «вас много, а я один». Короче — по каждому пустяку приходится собачиться с народом, а это, как ты понимаешь, стоит не только времени, но и здоровья. Нервная система расшатывается очень быстро, так, чего гляди, и до клиники неврозов докачусь.
— Ну а почему же ты там работаешь, если все так плохо?
Рябчиков перестал жевать и задумался.
— Если честно — сам не знаю, — признался он. — Скорее всего — просто не люблю перемен. Тут с личной жизнью дай бог разобраться, а потом уже и о смене работы можно подумать. Ну и платят в «восьмерке» нормально, к тому же я работаю на полторы ставки плюс к тому раз в квартал премии дают в размере оклада. Наверное, эта больница подавила мою личность. Точно так же, как с аэропортами.
— С аэропортами? — переспросил Данилов, удивившись непонятному сравнению.
— Разве тебя не подавляют огромные международные аэропорты, обезличенные, многолюдные и какие-то равнодушно-усталые?
— Нет. Правда, не такой уж я и частый гость в аэропортах.
— В каждом из них пассажиров встречают служащие с одинаковым отстраненным выражением на лицах, — продолжил Рябчиков, — одинаковые магазинчики, одинаковые закусочные, одинаковые самолеты. Одинаковы даже таксисты, обреченно предлагающие свои услуги прилетевшим издалека пассажирам. Кажется, что эти аэропорты образуют свою, особую реальность, где спираль времени замыкается в круг. Нигде, ни в каком другом месте, однообразие бытия не ощущается так остро, как в больших аэропортах.
— А в маленьких? — улыбнулся Данилов.
— О, маленькие аэропорты — это совсем другое дело! — Рябчиков откинулся на спинку стула. — Маленькие аэропорты нравятся мне куда больше! В отличие от своих собратьев-гигантов, они индивидуальны, обжиты, пронизаны местным колоритом. И пахнут они каждый на свой лад. Вот, например, в Великом Новгороде по всему аэропорту разносится запах пирожков с мясом, очень, кстати, вкусных! Нерушимые связи малых аэропортов со своими городами вселяют в пассажиров спокойствие и уверенность в благополучном завершении путешествия.