Доктор Данилов в реанимации, поликлинике и Склифе (сборник)
Шрифт:
Убедительно прошу вас, господин директор, в силу данных вам полномочий повлиять на медсестру Марцышову и заставить ее вернуть мне мужа, с которым я до сих пор пребываю в состоянии брака.
Уверена, что вы откликнетесь на мою просьбу, но если нет – я буду вынуждена обратиться в вышестоящие инстанции, вплоть до Страсбургского суда».
Не прочти Данилов этого собственными глазами, он ни за что бы не поверил бы, что бывают подобные жалобы. Бедная медсестра Марцышова Марина, живет и не знает, что над ее головой сгущаются тучи. Страсбургский суд – это вам не хухры-мухры. Впрочем, скорее всего дело закончится не разбирательством в Страсбурге, а лечением брошенной жены у психиатра.
Глава десятая УМЕРЕННОСТЬ – МАТЬ ВСЕХ ДОБРОДЕТЕЛЕЙ, КРОМЕ ОДНОЙ
На экране телевизора певица изливала душу:
The man said ‘why do you think you here,
I said ‘I got no idea.
I’m gonna, I’m gonna lose my baby
so I always keep a bottle near’
He said ‘I just think your depressed,
kiss me here baby and go rest’.
They tried to make me go to rehab but I said ‘no, no, no’
Yes, I’ve been black but when I come back you’ll know know know
I ain’t got the time and if my daddy thinks I’m fine
He’s tried to make me go to rehab but I won’t go go go.
(Человек спросил: « Как ты думаешь, почему ты здесь?»
Я ответила: «Без понятия.
Я теряю, теряю моего малыша,
Поэтому я всегда держу под рукой бутылку».
Он сказал: «Сдается мне, что у тебя депрессия,
Поцелуй меня, крошка, и иди отдыхать».
Они пытались уложить меня на реабилитацию, но я ответила: «Нет, нет и нет!»
Да, я пребывала в депрессии, но вы узнаете все, когда я вернусь.
У меня нет времени, и вряд ли мой папаша думает, что у меня все хорошо.
Он пробовал уложить меня на реабилитацию, но я не пошла [4] )».
Данилову нравилась Эми Уайнхаус. Он находил ее голос шикарным, бесподобным.
– Самая та песня для нас. Можно сказать, профильная. – Марк Карлович взял пульт и, не спрашивая разрешения, переключил канал. – Послушаем, что скажет нам директор...
Директор НИИ имени Склифосовского давал интервью корреспонденту Первого канала в своем кабинете. Речь шла об омоложении кадров.
– Мое мнение таково – молодые врачи должны
– Сам-то ты когда прекратишь оперировать? – сказал Марк Карлович.
Корреспондент, словно услышав его слова, спросил у директора:
– Георгий Калистратович, а до какого возраста собираетесь оперировать вы?
– До шестидесяти пяти лет! – твердо ответил директор. – И ни днем больше. Заявляю об этом со всей ответственностью. Через восемь лет можете прийти к нам и поинтересоваться – оперирую я или нет.
– И не жаль вам будет все бросить?
– Что значит – «бросить все»? У меня столько дел, что иной раз я неделями не бываю в операционной! Я же не говорю о том, что я уйду на покой. Если будут силы – буду работать. Не директором, так хоть консультантом.
– Скажите, Георгий Калистратович, а инициатива омоложения кадров принадлежит вам или Департаменту здравоохранения? – спросил корреспондент.
– Департаменту здравоохранения надо начать омоложение кадров с себя, – прокомментировал Марк Карлович. – Целышевскому за семьдесят, он еще до Второй мировой войны родился, его замам примерно по стольку же. Вся эта компашка в стационарах и санаториях проводит больше времени, чем на работе. Совсем как кремлевские деятели в эпоху застоя.
– А кто же нами руководит? – усмехнулся Данилов.
– Всякие помощники, советники, ассистенты и прочая шушера. Неужели вы думаете, что Целышевский вникает в смысл каждого подписываемого документа? Ой, не смешите меня. Ладно, давайте послушаем, что еще нам скажет директор...
Директор продолжал рассуждать на тему омолаживания кадров:
– Установка на молодых позволит нам предельно улучшить качество медицинской помощи, оказываемой нашим пациентам. Это касается не только тех, кто оперирует. Это касается всех сотрудников института без исключения. Среди отечественных медицинских институтов мы занимаем первое место и не собираемся кому-либо его отдавать...
– И можно не сомневаться, что все останется на словах, – продолжил комментировать Марк Карлович. – Взять хотя бы нашего завкафедрой и научного руководителя всея токсикологии. Разве такого мастодонта отправишь на пенсию или уберешь с заведования и руководства вообще? Да скорее зубы об него обломаешь!
– Почему? – полюбопытствовал Данилов.
– Потому что это мафия! – ответил Марк Карлович и ушел, потеряв интерес к директорскому интервью.
Георгий Калистратович тем временем перешел к статистике:
– Цифры говорят сами за себя! У нас девятьсот коек и около трех тысяч сотрудников. Представляете? В среднем на каждого пациента приходится три сотрудника!
– При таком соотношении смертность должна стремиться к нулю, – сказал корреспондент.
– Увы, это не так, – сразу же погрустнел директор. – Надо учитывать нашу специфику. У нас не санаторий, а главное скоропомощное медицинское учреждение страны! К нам в основном поступают в тяжелом состоянии. И тем не менее наш показатель летальности равен четырем целым двум десятым! Это ниже, чем в среднем по Москве.
– Поясните, пожалуйста, Георгий Калистратович, что означает этот показатель, – попросил корреспондент.
– Он означает, что из тысячи наших пациентов девятьсот пятьдесят восемь выписываются домой, а сорок два умирают.
– А сколько человек проходит через ваш институт за год?
– Порядка пятидесяти тысяч. Согласитесь, это серьезная цифра.
– Очень серьезная... Я знаю, что вы лечите не только москвичей...
– Мы лечим всех россиян. И не россиян тоже лечим. У нас вы можете встретить самых разных пациентов – от иностранных дипломатов до бомжей. И всем оказывается высококвалифицированная медицинская помощь в полном объеме! Вы, наверное, заметили плакаты, которые висят у нас?
– Да, заметил. Насколько помню, на одном из них было написано «Человечная медицина».
– Именно так – «Человечная медицина». Это наш девиз, наше кредо. Медицина может быть только человечной или это уже...
– Владимир Александрович, там «скорая»! – крикнула из коридора Маша.
– Извините, но мне пора, – сказал директорскому изображению Данилов, выключая телевизор.
В смотровой на каталке постанывал и трясся мужчина лет пятидесяти с капельницей, подключенной к катетеру возле левой ключицы.
– Передозировка героином, – доложил врач скорой помощи.
– Да ну? – удивился Данилов, заглядывая в сопроводительный лист. – В пятьдесят три года-то?
Столь «старых» наркоманов он еще не видел.
– Сами удивлялись, но жена сказала, что он начал колоться два года назад. Кто-то из приятелей по дури предложил попробовать. Вот и попробовал. Был сонный, но из контакта не выходил. Мы его совсем разбудили, промыли желудок, поставили «подключичку» (подключичный катетер. – Прим. автора ), прокапали, полечили и привезли.
– А зачем желудок сразу стали промывать?
– Ой, забыл в диагнозе указать! – Доктор выхватил у Данилова сопроводительный лист. – Он же еще и водочкой это дело отлакировал.
Так бывает – приобретет человек новые привычки, но и от старых не отказывается.
– Так может, это сочетанное действие, а не передоз? – предположил Данилов.
– Жена не знает, сколько и чего он употребил, он тоже не говорит, поэтому все же ставлю передозировку. Вам все равно, а мне так проще лекарства списывать – мы же на него чуть ли не пол-ящика истратили.
– Кололи какую-то хрень, никакой от нее радости, – пожаловался пациент.
– Действительно, никакой, – согласился Данилов.
Отпустив «скорую», он осмотрел пациента, убедился, что в реанимации ему делать нечего, и отправил в отделение.
– Я у вас первый раз, доктор, – сказал наркоман. – Порядков не знаю.
– В отделении объяснят, – коротко ответил Данилов.
В обязанности врача приемного покоя не входит информировать пациентов о режиме и правилах, по которым живет отделение. Этим занимаются лечащие врачи. Да и какой смысл рассказывать что-то наркоману, еще не вышедшему из состояния опьянения?
В ординаторской надрывался местный телефон.
– Владимир Александрович?
Данилов без труда узнал Ольгин голос.
– Он самый. Добрый день.
– Если он действительно добрый. – Ольга явно была не в духе. – Мне надо с вами поговорить по поводу вашего друга...
– Что-то случилось? – От недоброго предчувствия у Данилова заныло под ложечкой.
– Случилось, – подтвердила Ольга. – Состояние его не ухудшилось, но есть проблема психологического, что ли, плана.
– Он напился?
– Нет, тут другое.
– Я сейчас подойду к вам...
– Лучше не надо, Владимир Александрович. Я через час освобожусь и подойду к вам сама. Так будет лучше. И, пожалуйста, пока не наводите справок у Полянского. Не суетитесь раньше времени. Я сама вам все объясню.
«Что ж там могло случиться?» – подумал Данилов и сказал:
– Жду вас с нетерпением, Ольга Николаевна.
В трубке раздался смешок, сменившийся короткими гудками. Лишь положив трубку, Данилов понял, что последняя, сказанная им фраза могла быть истолкована двояко. «Про нетерпение можно было и не упоминать», – укорил себя он...
У Ольги Николаевны выдался тяжелый день. С утра – сложная операция. Закрытый оскольчатый перелом средней трети правой бедренной кости со смещением отломков – это не подарок. Как для пациента, так и для врачей. Не обошлось и без локального скандала. Пациент был госпитализирован в реанимационное отделение, где сделали блокаду места перелома новокаином, полечили от шока и наложили скелетное вытяжение – то есть, грубо говоря, провели через мыщелки бедра спицу, подняли ногу и привесили к спице груз в семь килограммов.
Сутки спустя пациент стабилизировался и был переведен в первое травматологическое отделение.
– Там вас сразу и прооперируют, – сказал на прощание заведующий реанимацией.
Без операции и впрямь было не обойтись, но больной умудрился простудиться, пока лежал в реанимации, и операцию пришлось отложить.
– У вас температура, а с температурой оперировать рискованно, – убеждала Ольга Николаевна.
– Я все понимаю – раз денег не даю, то ищете отговорки, чтобы не оперировать, – в открытую заявлял больной. – Но я вам ничего давать не буду! А жалобу в прокуратуру напишу!
Соседи по палате молча выражали солидарность.
– О деньгах нет и речи! – Ольге Николаевне порой хотелось взять в руки что-нибудь тяжелое и шандарахнуть хамоватого придурка по голове – а ну как поумнеет. – Разве кто-то говорил вам про деньги? Я же объясняю, что с температурой тридцать восемь и два оперировать не стоит. Вам же будет хуже! Вас лечат, вам колют антибиотики... Как только температура нормализуется, мы вас прооперируем. Лежите спокойно!
– Я-то лежу! – следовал многозначительный ответ, а назавтра все повторялось снова. Как по нотам.
Открытая репозиция – это когда делают широкий разрез (травматологические операции требуют пространства) и сопоставляют костные отломки и осколки. Затем отломки-осколки скрепляют какой-нибудь подходящей металлической конструкцией, например пластиной.
Сказать просто, а сделать трудно. Это вам не пазл на столе собрать. Пока все отломки вытащишь (осторожно, чтобы не поранить мягкие ткани и не повредить нервы или сосуды), пока сопоставишь, пока пластину прикрепишь... Оперируют как минимум два врача (один расширители растягивает, доступ обеспечивает и придерживает, что потребуется, а другой кость восстанавливает), а то еще и ординатора на подхват поставят. Лишние руки могут пригодиться, если, конечно, они умелые.
Операция шла ни шатко ни валко. Пару раз возникали непредвиденные осложнения, но их удалось быстро устранить. После операции, единственной на сегодня, Ольга Николаевна побежала на обход, а когда вернулась в ординаторскую, к слову, никогда не запиравшуюся, то застала там Катю, любимую женщину своего пациента Полянского. Застала как раз в тот момент, когда Катя прятала в свою огромную пустую сумку историю болезни Полянского.
Ольга Николаевна ходила с историями болезни только на совместные обходы – профессора или заведующего отделением. Обычно она просматривала их до обхода на предмет ознакомления со свежими анализами и данными исследований, а после обхода писала дневники и новые назначения.
– Что вы здесь делаете?! – возмутилась Ольга Николаевна. – Кто вам разрешил?!
С видимым сожалением Катя положила историю болезни, которую не удалось украсть, обратно в папку и попыталась молча, вроде как по-английски, уйти.
Уйти без объяснений не удалось – Ольга Николаевна решительно заступила Кате дорогу и повторила свой вопрос:
– Что вы здесь делаете?
Главная причина крылась в том, что девочка Катя была дурой. Это не мешало ей работать ассистентом режиссера (в конце концов, делать, что сказали, может и цирковая лошадь), но жизнь периодически осложняло. Порой очень сильно.
Вчера Катя присутствовала на съемках сюжета в ЦИТО, Центральном институте травматологии и ортопедии. Пока снимался сюжет, она успела свести знакомство с молодым аспирантом. Аспиранту нравились хрупкие гламурные блондинки с сочными губами, а Катя никогда не упускала возможности произвести впечатление.
Аспирант пытался произвести впечатление своей крутизной, и в некоторой мере ему это удалось. Катя прониклась и рассказала новому знакомому о том, что ее «любимый и единственный» лежит с переломом надколенника в институте имени Склифосовского.
– Склиф! – презрительно скривился аспирант. – Да разве это институт? Так, шарага. Вот у нас институт, сами понимаете...
И сразу же, змей подколодный, рассказал Кате несколько выдуманных историй о том, как люди попадали в Склиф с пустяковой проблемой, а выходили оттуда инвалидами первой группы. Чего только не сделаешь, чтобы произвести впечатление на понравившуюся девушку.
«Перелом надколенника у «единственного и любимого» – это здорово, – думал коварный аспирант. – Это, можно сказать, никакого секса, кроме орального по усеченной программе. Ничего, пока он будет лечиться, я успею...»
– Ой, а мне показалось, что там не так уж и плохо, – попыталась возразить Катя.
– Людям, не посвященным в тонкости нашей профессии, Склиф может понравиться, – согласился обольститель и рассказал еще одну историю. О том, как неправильно леченный в институте имени Склифосовского перелом надколенника привел не только к тому, что нога вообще перестала сгибаться и разгибаться, но и к импотенции.
– Неужели?! – испугалась Катя.
– В организме все взаимосвязано, – ответил аспирант и предложил принести ему рентгенснимки Полянского. Якобы для консультации, а на самом деле для того, чтобы еще раз встретиться с Катей и «закрепить знакомство».
Катя была дурой и потому решила вдобавок к снимкам прихватить и историю болезни. Консультировать так консультировать. «Я сегодня Гошину историю тихонечко возьму, а завтра так же тихонечко на место верну, – рассудила она. – Никто и не заметит».
И надо
– Я хотела посмотреть... – пискнула Катя. – Ознакомиться...
– У вас есть медицинское образование? – сурово спросила Ольга Николаевна.
– Нет, но я беспокоюсь за Игоря...
– И поэтому вы хотели украсть историю его болезни? Для чего?
– Я не украсть...
– Не делайте из меня дуру! Я все видела!
– Что вы видели?
– Видела. Как вы пытались запихнуть историю в сумку! Она у вас, кстати, до сих пор расстегнута!
– При чем тут моя сумка?
– Объясните, для чего вам понадобилась история болезни, или пойдемте к заведующему!
– Никуда я не пойду! И вообще – позвольте мне выйти!
– Не позволю, пока вы не объясните, зачем...
– Вы не имеете права!
– А вы имеете право входить в ординаторскую и красть документацию?!
– Я ничего не крала!
– А что же вы здесь делали?! Макияж обновляли?! На шум собрался народ – заведующий отделением, постовая медсестра и буфетчица тетя Люся, катившая мимо ординаторской тележку с пустой посудой. Тетю Люсю Ольга Николаевна отправила катить свою тележку по назначению, медсестре велела возвратиться на пост, а заведующего отделением ввела в курс дела.
– Объясните же, зачем вам понадобилась история болезни? – потребовал Игорь Константинович. – Или я аннулирую ваш пропуск.
Угроза сработала. Катя рухнула на диван, залилась слезами и, заламывая руки, поведала, что история болезни любимого человека была ей нужна для консультации в ЦИТО.
– Вы нам не доверяете?! – возмутился заведующий отделением.
Катя зарыдала пуще прежнего. Конечно же она доверяет, но очень беспокоится, как бы самый дорогой для нее человечек не стал импотентом.
– Вы в своем уме? – Порой Игорю Константиновичу не хватало деликатности. – Какая связь между потенцией и надколенником?
– Доктор, а не знаете, что в организме все взаимосвязано! – упрекнула Катя.
Заведующий отделением вышел из себя и порекомендовал Кате уйти из ординаторской немедленно и очень-очень далеко. Слова он использовал, быть может, неприличные, но смысл сводился к этому.
Катя не ушла, а убежала, оставив после себя аромат дорогого парфюма и чувство недоумения.
– Нет, Константиныч, ты только представь, – между собой заведующий и Ольга были на «ты», как-никак восемь лет работали вместе, – захожу, а она у меня историю тырит.
– Чью?
– Полянского из семьсот восьмой. Это его краля.
– Проконсультироваться на стороне решила или тебе насолить?
– За что ей мне солить? Мы не конфликтовали. За то, что я ее друга поспешила из коридора в палату перевести, да еще в маленькую?
– Вот-вот! – Игорь Константинович назидательно поднял вверх указательный палец. – Поэтому я и против всех этих обменов больными! Попал он к Вагину – значит, судьба так хочет. Ты вмешалась, перетянула его к себе – и у тебя сразу проблемы пошли! На ровном месте!
– Нельзя быть таким фаталистом, Константиныч!
– Я не фаталист, просто понимаю взаимосвязь причин и последствий. Вот иду вчера на операцию к Ефимову, а мне навстречу тетя Люся с пустым ведром чешет. Я ей говорю: «Вы бы хоть чего-нибудь туда положили или подождали бы, пока я пройду». И что ты думаешь? Желудочковую аритмию выдал на столе Ефимов! Обошлось все, слава богу, но понервничать пришлось! Ты поговори с Полянским, он же врач, должен понимать, что так не делается. Если хочет сюда консультанта пригласить – да ради бога, хоть самого Загорского! Хочет снимки кому-то показать – выдадим под расписку. Но так вот, тихой сапой историю тырить...
– Поговорю с его приятелем, он у нас в токсикологии работает, доктор Данилов.
– Он подходил ко мне по поводу Полянского. А почему с ним?
– Ну ты же знаешь, как я не люблю разборки с пациентами! Да еще делать это в палате, при Журбинском. А коллеге я могу выложить все начистоту.
Ольга Николаевна слегка, самую малость, кривила душой – разборок с пациентами она действительно не любила и всячески старалась их избегать. Но, кроме того, встреча с Даниловым была ей приятна сама по себе.
– Поступай как знаешь, – сказал Игорь Константинович. – А ты сегодня Полянского смотрела?
– Только что. Жалоб у него не было, только на скуку. Отек спал, все идет как должно...
– Хорошо, завтра посмотрим Полянского вместе, заодно и выясним его намерения.
Перед тем как уйти домой, Ольга Николаевна, словно невзначай, заглянула в сто восьмую палату. Кати не было, Полянский читал книгу, его сосед спал.
Данилов принимал больного, поэтому Ольге Николаевне пришлось с четверть часа поскучать в коридоре, пока он не освободился и не увел ее в ординаторскую. Взгляд у Данилова был встревоженный.
– Что у вас там случилось? – спросил он сразу же, как только закрывшаяся дверь отделила их от посторонних ушей.
– Случился прикол...
Они сели на диван, и Ольга рассказала, ничего не меняя и не приукрашивая.
– Как мне это расценивать? – спросила она, закончив рассказ. – Получать такой сюрприз от коллеги-врача, да еще твоего приятеля? Это не то чтобы неприятно – это оскорбительно. Я так считаю.
– Игорь тут ни при чем, я уверен! – Данилов говорил то, что думал. – Если бы у него возникли какие-нибудь... задние мысли по поводу лечения, то он бы в первую очередь поделился бы ими со мной. Как-никак, а в роли его «опекуна» в Склифе выступаю я. Это инициатива его подружки, а по ней нетрудно заметить, что она дура. Он вообще падок на смазливых и пустоголовых, такой уж у него вкус.
– Но как она могла без его ведома?..
– Да запросто! – хмыкнул Данилов. – К тому же Полянский хоть и диетолог, но прекрасно должен понимать, какой переполох вызывает пропажа истории болезни. А Катя что понимает?.. Небось решила выслужиться, заработать себе побольше очков и проявила инициативу. При переломе надколенника без смещения для консультации разве нужна история болезни? Мне кажется, что достаточно одних снимков.
– Тогда скажи, что мне теперь делать?
– А ничего не делать. Спасла историю и радуйся. Если Катя будет молчать, а это наиболее вероятно, то Игорю я расскажу все позже, после выписки, чтобы не нагнетать обстановку. Ему же скоро выписываться?
– Скорее всего. Я, честно говоря, опасаюсь, как бы эта идиотка не наломала дров... Ведь есть у нее какая-то неудовлетворенность процессом, раз она где-то еще консультируется? Эта неудовлетворенность легко может трансформироваться в жалобу...
– Если вдруг она выкинет такой фортель, то Игорь сразу же напишет, что все было хорошо и у него претензий нет.
– Это не решит проблемы.
– Что значит «не решит»? Он же твой пациент, если он доволен, то все – проблем нет!
– Напрасно ты так думаешь, Владимир! В прошлом году лежал у нас мужчина с переломом бедра. Мужчина нормальный, адекватный, а жена у него была отъявленная скандалистка. Он еще лежал в отделении, когда она после скандала с буфетчицей написала во все инстанции – от министерства до газеты «Московский сплетник»! Муж отписался по всем адресам, что у него нет претензий и что сведения, сообщенные его женой, носят ложный характер, но кого это волновало? Разве что корреспондент из газеты не стал писать статью. А так – все получили выговоры. И наш заведующий, и лечащий врач, и старшая медсестра... Знаешь же принцип: «Дыма без огня не бывает»?
– Ладно, сегодня же поговорю с Полянским, – решил Данилов. – Жаль, что он пока в коридор не выходит...
Разговаривать на щекотливую тему при соседе Игоря ему не хотелось.
– Скоро начнет, на костылях.
– Я поговорю, Оля, обещаю.
– Спасибо, а то понимаешь же – не хочется лишних проблем.
– Это тебе спасибо. И извини уж, я не мог предположить, что Катя такая дура...
– Само собой, она же не твоя девушка, – улыбнулась Ольга.
– Меня по жизни больше к умным тянет, – сказал Данилов.
– Это радует. – Ольга встала. – Счастливо отдежурить.
– И тебе счастливо. – Данилов поднялся и галантно открыл дверь, выпуская Ольгу в коридор.
– А вообще-то с тебя причитается. Не находишь?
Дожидаться ответа Ольга не стала – ушла.
«Это с Полянского причитается, – сердито подумал Данилов. – Сказано же, что мы в ответе за тех, кого приручили. Вот пусть и отвечает. Любишь дурочек, так контролируй их, чтобы самому потом стыдно не было. А если бы она смогла украсть историю?..»
Пропажу истории болезни из отделения скрыть невозможно. Хотя бы потому, что вначале, после того, как все папки с историями просмотрены несколько раз, начинается опрос всех, кто мог бы взять историю и не вернуть ее на место. Круг «подозреваемых» велик – медсестры, дежуривший накануне врач, сотрудники лаборатории, рентгенологи, «узисты», физиотерапевты, ординаторы, сотрудники кафедры... Всех причастных перечислять долго. В результате очень скоро все-все, включая и руководство, знают, что в таком-то отделении «посеяли» историю такого-то больного.
Заведующий отделением и лечащий врач получают нахлобучку, чаще всего не только устную, но и письменную – в виде выговора, а затем следует увлекательный процесс по восстановлению истории болезни. Не по заведению новой, а по восстановлению. Хорошо, если ведение медицинской документации в стационаре компьютеризировано полностью или хотя бы частично. А если нет?
Ведь надо не только внести по новой все записи – от описания при приеме пациента дежурным врачом до консультаций, но и подклеить копии всех сделанных анализов и результаты проведенных обследований. Короче говоря, два «веселых» дня лечащему врачу обеспечены. Вкупе с испорченным настроением.
Ну а если какой-нибудь умник напишет в своей жалобе, что врачи потеряли его историю болезни умышленно, желая тем самым спрятать концы в воду, то есть – избавиться от ответственности за неправильное лечение, тогда просто караул! Как ни оправдывайся – не оправдаешься. Как ни отмывайся – не отмоешься. В общем, получишь свое по полной программе, еще и с «бонусом» в виде жирного креста на карьерном росте.
Перед тем как идти проведывать Полянского, Данилов позвонил ему на мобильный, чтобы узнать – сидит ли в палате Катя или уже ушла. Вообще-то в девять часов медсестры должны выпроваживать всех посетителей, кроме тех, которые постоянно ухаживают за больными. Таким, если они адекватны и не мешают работать, с ведома заведующего отделением дозволяется остаться на ночь.
– Чем занимаешься? – спросил он.
– Беседуем с соседом о политике, – ответил Полянский.
– Особо не увлекайтесь, – посоветовал Данилов, – не расшатывайте нервную систему. Лучше о женщинах поговорите.
– Нельзя же сутки напролет только о женщинах да о женщинах...
Времени было мало. Данилов сел на край кровати, вручил Полянскому гостинцы – пакет с красными сладкими яблоками – и сразу же перешел к делу.
– Ты в курсе, что Катя пыталась стащить из ординаторской твою историю болезни, а Ольга Николаевна не дала ей этого сделать?Данилов говорил тихо-тихо, едва слышно, чтобы не делать случай достоянием общественности. Часть слов Полянскому приходилось угадывать по губам.
– Нет, – так же тихо ответил Полянский. – Ни сном ни духом.
– Она ничего не говорила?
– Нет.
– Она, случайно, не клептоманка?
– Не замечал. Ой, как стыдно. Что Ольга Николаевна обо мне подумает?
– Я убедил ее в твоей невиновности. Не мог поверить в то, что Катя действовала с твоего ведома...
– Спасибо.
– Поговори с ней, пожалуйста, не откладывая этого разговора, а то Ольга Николаевна опасается, что Катя подложит ей еще какую-нибудь свинью.
– Завтра же поговорю. Вот удружила...
– Есть такое дело. Ольга Николаевна на тебя не в обиде, она все понимает, поэтому к ней с извинениями и объяснениями не приставай, веди себя так, словно ничего не произошло. Твоя задача – нейтрализовать Катю.
– Нейтрализую, – пообещал Полянский. – Так нейтрализую, что она на цыпочках ходить будет.
– Пусть хоть на четвереньках ходит, лишь бы не вредила. Ну пока, мне пора.
– До свидания. Н у, Катерина...
«Услужливый дурак опаснее врага», – вспомнил Данилов строчку из басни Крылова, ставшую крылатым выражением.
– А сколько, если не секрет, длятся ваши отношения? – полюбопытствовал он.
– Два месяца, – ответил Полянский. – А что?
– Ничего, так просто...
Выйдя из лифта, на первом этаже Данилов столкнулся с заместителем директора по лечебной части. Тот холодно кивнул, но спрашивать, что Данилов делает в клинико-хирургическом корпусе, не стал. Решил, наверное, что вызывали на консультацию.
– У меня такое впечатление, что Ромашов никогда не уходит домой, – сказал Данилов Тане, листавшей в смотровой толстый глянцевый журнал «Караван событий».
– Так ведь к нам полчаса назад какую-то шишку из мэрии привезли, после покушения, – ответила Таня. – Потому-то Максим Лаврентьевич и здесь. Вы разве корреспондентов в центральной приемной не встретили?
– Я через приемное не проходил, – ответил Данилов. – И откуда только, Таня, вы сразу все узнаете?
– Слухами земля полнится. – Таня улыбнулась, продемонстрировав безукоризненно ровные зубы. – А еще наследственность обязывает, у меня папа в Комитете государственной безопасности служил, до подполковника дослужился. Очень переживал до самой смерти, что я на врача учиться не стала, а застряла в медсестрах.
– А почему вы не стали учиться?
– Не до учебы мне было, – вздохнула Таня. – Да и вообще-то, если честно, я долго работать не собиралась. Думала, что скоро выйду замуж, нарожаю детей и буду вести домашнее хозяйство. Вы, Владимир Александрович, даже не представляете, как я веду домашнее хозяйство! И как готовлю! Зашли бы разочек в гости, а?
«И эта туда же!» – подумал Данилов.
– Я верю вам без проверки, – ответил Данилов. – Вы работаете хорошо, а у кого работа спорится, у того и все остальное хорошо получается.
– Вот так и пропадают мои таланты, в том числе и кулинарные. – Таня снова улыбнулась, но уже не так широко. – Для самой себя стараться неохота, да и вообще фигуру надо беречь. Как говорили древние: «Умеренность – мать всех добродетелей».
– Кроме одной.
– Какой же?
– Любви. Умеренность и любовь несовместимы.
– Это верно, – согласилась Таня. – Как поет Розенбаум: «Любить так любить...»
С улицы послышался шум подъезжающего автомобиля. Вот он остановился, хлопнула дверь, потом другая, третья...