Доктор Данилов в Склифе
Шрифт:
— А реладорм где взяла? — спросил Данилов. — Его ведь без рецепта не купишь?
— Этого не знаю. — Маша пожала плечами. — Мы с девчонками поспорили – вот как это объяснить? Такая любовь сильная или банальный страх остаться одной, без каменной стены?
— Состояние тяжелое?
— Тяжелое.
— Ну, если выживет, тогда спросите.
— Кто ж на такие вопросы отвечать будет, Владимир Александрович? Вы что, смеетесь?
— Нет, не смеюсь. Просто кроме нее некому ответить на этот вопрос.
— Наверное, это любовь… — предположила Маша. — Ну
— Тому, как причудливо сочетаются в вас романтизм и практицизм, — признался Данилов.
— Да – я практичный романтик, — кивнула Маша. — И помечтать люблю, и деньги считать умею. Дитя двадцать первого века.
Данилов внезапно почувствовал себя не очень молодым. Ощущение, если честно, было не из приятных. «Врачу вообще невозможно оставаться молодым, — подумал Данилов. — Во-первых, сразу же после окончания института нас начинают величать по имени-отчеству. Во-вторых, держаться надо солидно. В-третьих, все молодые врачи прибавляют себе возраст, чтобы казаться опытнее. Так незаметно и расстаешься с молодостью. Впрочем, зря я кручинюсь, меня ж вчера в магазине два раза молодым человеком назвали и в метро один раз. Так что не все еще потеряно…»
— А вчера в столичных новостях выступал архитектор и рассказывал про Склиф, — вспомнила Маша. — У нас планируется какое-то грандиозное строительство – современный клинический корпус, который протянется от Садового кольца вдоль проспекта Мира, новый патологоанатомический корпус, здоровый такой…
— А старый снесут?
— Наверное. Только нам ничего не построят, — вздохнула Маша. — Будем в старом здании сидеть.
— Да у нас вроде с пространством все нормально, — сказал Данилов.
— Корпус маленький, — не согласилась Маша.
— На одну реанимацию, три отделения и наш приемный покой – в самый раз.
— Могли бы построить новый корпус и добавить отделений здесь, а не открывать где-то там, в сто тридцать шестой.
— Москва – большой город с огромными транспортными проблемами. Нерационально устраивать один мегацентр отравлений. Лучше рассредоточить отделения по городу. Так пациенты будут быстрее попадать на койку, а это очень важно.
— А вы сами, Владимир Александрович, в сто тридцать шестую уйдете или у нас останетесь?
— Боюсь, что ни туда и ни сюда, — ответил Данилов. — Был у меня на днях не очень приятный разговор с Ромашовым…
— С ним другого разговора и быть не может! Он же Такой Большой и Строгий Начальник!
— И он мне заявил, что мое присутствие в Склифе нежелательно!
— А вы что?
— Думаю. Знаете же поговорку: «Насильно мил не будешь».
— Жаль, если вы уйдете, — вздохнула Маша. — У нас в приемном нормальные доктора почему-то вообще не задерживаются.
— Работа не самая приятная, вот и уходят, — заметил Данилов. — Я тоже не горю желанием годами торчать на приеме.
— А вот мне, Владимир Александрович, наоборот, в отделении не нравится. Там скучно, и лица каждый день одни и те же. Правда, старшей сестрой в отделение я бы пошла.
— Почему?
— Старшая
— Боюсь, Маша, что у вас превратное представление о плюсах и минусах должности старшей сестры. Это собачья работа. Старшая сестра руководит средним и младшим персоналом, отвечает как за внутренний распорядок, так и за санитарное состояние отделения, получает и хранит лекарства, обучает сестер, затыкает собой все дыры, которые больше заткнуть некем. Разве не приходилось видеть, как старшие сестры на кухню за обедом ездят?..
— Сдаюсь, Владимир Александрович! — Маша подняла вверх обе руки. — Вы меня убедили! В старшие сестры – ни ногой. Только в главные.
— Да там еще хуже…
Приехавшая карета «скорой» помешала Данилову отговорить Машу и от продвижения в главные сестры.
Пациент оказался ветеринарным врачом. А заодно и наркоманом со стажем. Сегодня он в очередной раз решил ввести себе в вену кетамин (средство для анестезии, блокирующее нервные окончания без угнетения дыхания и кровообращения, а также – сильный галлюциногенный наркотик. — Прим. автора), сэкономленный на даваемых в клинике наркозах, и немного превысил дозу. Повезло чуваку. Если бы превысил намного – оказался бы в реанимации или вообще в морге.
— Что-то увлекся я сегодня, — ветеринар-наркоман был хоть и вял, но соображать соображал.
«Увлекся ты давно», подумал Данилов, вглядываясь в расширенные зрачки пациента. Тот смирно лежал на кушетке.
— Не надо было водярой догонять…
— Добрая мысля приходит опосля, — прокомментировал Данилов, измеряя пациенту давление.
— Это правда, — согласился тот. — Давно бы бросил это дерьмо, да больно уж глюки качественные. Причем вижу не абы что, а что хочу…
— Сейчас-то что видите? — спросил Данилов.
— Сейчас вас, доктор, вижу, — пациент повернул голову, — сестру, дверь. Глюков нет, были да ушли…
Голова вернулась в исходное положение.
— А вот на потолке что-то вроде карты Москвы вижу… Только масштаб больно мелкий…
— Давайте я помогу вам раздеться для осмотра, — предложил Данилов.
Пациент покорно дал себя раздеть.
— Собачку или кошечку держите? — поинтересовался он, когда Данилов пальпировал печень.
— Не держу.
— Жаль, — пациент выпятил нижнюю губу, — а то мы с вами скооперировались бы.
«Ты скоро с гробовщиком скооперируешься, — вздохнул про себя Данилов. — Тощий, серый, и печень чуть ли не до мочевого пузыря достает. Тридцать один год, а уже не жилец».
По рукам и ногам ветеринара змеились следы от инъекций, желваки, рубцы, попадались и незажившие нарывы.
— Вот подлечусь у вас – и брошу все! — пообещал пациент. — И с бухлом завяжу, и с ширевом. А чтобы не тянуло – делом займусь. Диссертацию начну писать.
— Правильно мыслите, — одобрил Данилов, прекрасно понимая, что первым делом после выписки пациент начнет бухать и ширяться. Хорошо еще, если прямо в отделении не сорвется…