Доктор Данилов в тюремной больнице
Шрифт:
— Добро пожаловать, Дмитрий Яковлевич, добро пожаловать, — приговаривал он. — Рад приветствовать вас в нашей глуши. Лучше бы, конечно, не в такой… — Максим Гаврилович покосился назад, проверяя, не стоит ли рядом с микрофоном наперевес кто-нибудь из журналистов, но они переключились на ворота и вывеску, начав дружно их фотографировать, — …суматохе…
— Почему? — сразу же прицепился Ферапонтов.
«Ого, а боярин-то наш не в духе, — подумал Максим Гаврилович. — Поосторожней с ним надо».
— Спокойно бы все посмотрели, — ответил он, улыбаясь
— На экскурсии я в отпуске езжу, — оборвал Ферапонтов.
За его спиной Гамаюн закатил глаза и едва заметно покачал головой, давая понять Максиму Гавриловичу, что не знает, какая муха укусила высокого гостя.
Через КПП сегодня можно было пройти и с фотоаппаратом, и с диктофоном, и с мобильным телефоном. Во избежание ненужных эксцессов Максим Гаврилович приказал никого из гостей не досматривать, но один из журналистов попросил «обшмонать по полной», дабы позже описать свои впечатления. Желание гостя — закон. Его завели в комнату, раздели догола, прощупали каждый шов на одежде, простучали подошвы кроссовок, заглянули в рот, нос, уши, даже попросили нагнуться и раздвинуть руками ягодицы. Репортер с удовольствием подчинялся требованиям и попутно задавал вопросы, на которые хорошо проинструктированные сотрудники, производящие досмотр, отвечали обстоятельно и дружелюбно.
Во внутреннем дворе начальник колонии попросил у гостей минуточку внимания и провел краткий инструктаж, посвященный правилам поведения на территории колонии.
— А обедом угостите? — послышалось из толпы.
— Непременно, — пообещал Максим Гаврилович. — Все желающие смогут пообедать вместе с осужденными в столовой.
— Только чтоб не за «петушиным» столом! — громко сказал тощий длинноволосый субъект с мушкетерской бородкой, стоявший в первом ряду.
«Выделывается, стервец!» — подумал Максим Гаврилович, мгновенно проникаясь неприязнью к нему.
— У нас нет подобных столов! — соврал Максим Гаврилович, переглядываясь с Гамаюном. — У нас все осужденные равны, не существует никакого деления на касты.
— Разрешите вам не поверить, — усомнился длинноволосый.
— Позволяю, — ответил Максим Гаврилович, — сами убедитесь.
По разработанному регламенту гостям предстояло обедать с первым, вторым, третьим, четвертым и пятым отрядами. Одиннадцатый отряд, целиком состоявший из обиженных, должен был обедать позже. Создавать видимость на высшем уровне.
В конце своего краткого выступления Скельцовский напомнил, что посещение колонии — мероприятие организованное, проводимое в постоянном присутствии сотрудников. С осужденными можно разговаривать, но нельзя ничего передавать и брать у них. Фотографировать осужденных можно только с их согласия, а сотрудников колонии лучше вообще не фотографировать или фотографировать со спины, чтобы не было видно лица.
— Это такая секретность или сотрудники стесняются своей работы? — сразу же спросили гости.
— Нет, моя личная просьба, — ответил Максим Гаврилович и повел гостей в зону.
Первым
— Бродский однажды сказал, что формула тюрьмы есть недостаток пространства, возмещенный избытком времени…
Длинноволосый журналист постоянно кого-то цитировал, блистая начитанностью.
— Он сам-то сидел? — поинтересовался майор Башков.
Среди журналистов послышались смешки.
— Да, — ответил длинноволосый.
Следующим номером программы стала медицинская часть, где роль экскурсовода перешла от начальника колонии к майору Баклановой.
— Наша тюремная медицина лучше прочей отечественной, — бодро начала она. — По-вашему, почему у нас такая высокая выявляемость туберкулеза, гепатитов, ВИЧ и онкологии среди спецконтингента? Потому что мы обследуем всех, кто к нам попадает. Гражданская медицина со всеми диспансеризациями такой высокий процент обследования дать не может!..
Ироничных взглядов журналистов Бакланова, казалось, не замечала.
— …Большой процент осужденных впервые получили медицинскую помощь только у нас. На воле до них никому не было дела…
Еще бы чуть-чуть, и можно было бы подумать, что речь идет о каком-нибудь санатории, а не о тюремной больнице.
— А почему у вас так пусто?
— Сегодня суббота, — напомнила Бакланова. — Большинство наших докторов отдыхает. Работает стоматолог и дежурный терапевт.
Вообще сегодня дежурил фельдшер Конончук, но дежурный терапевт звучит солиднее.
Стоматолог Глухов встретил гостей на боевом посту, со включенной бормашиной в руке, которую он включил двумя минутами ранее. Пациента изображал руководитель санитарно-бытовой секции Мосолов.
— Лечение у нас по высшему классу, — поведал он. — На воле такого небось и не найдешь, да еще чтоб даром-шаром…
На что только не решится настоящий профессионал! Один из гостей сразу же вспомнил, что у него выпала пломба и поинтересовался, нельзя ли поставить ее здесь, в колонии.
Доброволец не оценил почтенного возраста бормашины, на которой красовалась антикварная надпись: «Made in Yugoslavia», и не был знаком с нюансами местного обезболивания, потому-то и высказал столь опрометчивое желание. Бакланова захлопала глазами, лихорадочно соображая, что можно сказать в ответ, но положение спас Глухов.
— Извините, но я не могу так грубо нарушать должностную инструкцию. Мне запрещено принимать посторонних. И соответствующую медицинскую документацию я на вас завести не могу…
— Я согласен без документации, — журналист, как и положено представителям его профессии, был настойчив. — Могу даже расписку дать.
— Я против, — ответил Глухов. — Без документации знахари лечат. К тому же нет никакой гарантии, что ваш зуб можно вылечить за один прием, повторно вы сюда попасть не сможете.