Доктор Эстерхази в юности
Шрифт:
— Так, теперь дорога перед нами чиста, быстрее! Быстрее!
Взмокший кучер отвечает: — Это не чистая дорога, это всего лишь дорога по совсем забитой улице — ты, что, не видишь людей?
— Тогда езжай прямо по ним!
— Ехать прямо по людям?
— Это будет не наша вина, но вина врага, ибо, по определению, условия войны определяет враг!
— Говорю тебе, шеф, это колдовство, колдовство, колдовство!
— Не вопи в мне в ухо, осёл! — Бустремович-Разбойник трижды сплюнул и трижды постучал по столу. Даже простое упоминание о возможном колдовстве внушало ему тревогу… конечно, у него и так имелось полным-полно поводов для тревоги. К примеру, эта гроза. Громовые раскаты, вспышки молний и дневное небо, тёмное, как ночью; достаточно скверно; но было очевидно, что всё это происходит лишь над старым Далмацким Дворцом —
— По-вашему, кто во всём этом виноват? — вопрошает Бустремович.
— Кто ж ещё? — переспрашивает подручный, мотнув головой на тайную клеть наверху. — Ты ж не думаешь, что кто-то, такой важный, отправится в путешествие без своего личного колдуна, ага?
Разбойник грохает по столу огромным кулачищем. — Я ему своими руками глотку перережу, — рявкает он. — Он сдохнет, прежде, чем за него принесут выкуп, но нас тут уже не будет. — Но, всё же, Бустремвоич не двигается с места; и вдруг стены начинают источать красную, как кровь, жидкость, а комнату заполняет гнуснейшее зловоние; снаружи и сверху раздаются разноголосые вопли. Разбойник обнажает длинный кривой нож и, с ужасными проклятиями выбегает во дворик, где до сих пор стоят и роняют иголки очень старые зонтичные сосны — и, как только он направляется к своей цели, всё огромное скопище орлов перестаёт парить и кружить, и стремглав пикирует прямо в глаза Разбойнику, выставив когти и клекоча.
В другом районе города, в башне, четверо мужчин в мундирах без каких-либо знаков различия. Они стоят у окон и смотрят в телескопы. — Установленное время уже очень близко, — говорит один из них, — и, вероятно, часовой механизм в адской машине может сработать раньше.
— Можно ли узнать, что за чертовщина творится там, внизу?
Третий заявляет, что ему тоже очень интересно, но придётся просто ждать. — Пока мы не увидим или не услышим взрыва. Или и то, и другое.
— Боже правый! — восклицает четвёртый. — Возможно ли такое, что Император, по той или иной причине, покинул Императорский Дворец и это стало причиной беспорядков?
Все испуганно ахают; затем отзывается первый оратор: — Этого быть не может, он — личность непоколебимых привычек. Однако, я предлагаю, чтобы мы скоординировали свои наблюдения. Пусть каждый посмотрит в определённом направлении и скажет, что увидит; согласны? Замечательно. Север, что у вас?
— Невероятный затор. Движение связано. Кажется, ничего не движется. Вообще ничего.
— Именно так. Юг?
— Громадная толпа людей забила улицы. Все стоят на коленях. Может ли быть, что все они молятся?
— Кто знает? Поскольку Восток — это я, то… Нет. Нет. Этого не может быть. Мои глаза переутомились от напряжения. Запад, пожалуйста ваш отчёт?
— Да. Я вижу линии остановленных трамваев, вереницы оставленных лодок на канале — и реке, линии остановленных железнодорожных составов. Ну, Восток, теперь вы сообщите?
Спустя ещё минуту молчания, Восток произносит странно зажатым голосом: — Я вижу старый Далмацкий Дворец, где поселился условно освобождённый и помилованный Бустремович-Разбойник. Я вижу… Я вижу… Ладно, я вижу американских краснокожих индейцев в перьях и боевой раскраске, и вижу американских covboyii с Дикого Запада, в замше с бахромой, и все они верхом, и скачут вокруг старого Далмацкого Дворца и палят по нему, а сейчас я вижу фигуру, ужасно похожую на американского посла в странной конной повозке, которой он правит, и он трубит в горн, а прямо сейчас я вижу совершенно немыслимый экипаж, который, кажется, вмещает внутри церковный орган, но явно движется при помощи пара, как локомотив, хотя, как всем вам известно, никаких железнодорожных путей в той части города нет. Что это может значить? Что всё это значит?
Его сотоварищи не отвечают ему, что всё это значит. Безмолвно, один за другим, они присоединяются к нему и направляют свои телескопы через восточное окно.
Тем не менее, майор Джеймс Элфонзус Денди не скачет вокруг стен старого Далмацкого Дворца. Не совсем. Если на то пошло, он просто немного медлит, вытаскивая другие ноты… подойдёт что-нибудь из «Мазепы», появляется у него мысль.
В
Ни Магнус, ни Джим Денди знать не знали, что, когда поэта-патриота Бёрли Грамблезона столь внезапно попросили положить его великий «Государственный Гимн» на музыку, то ему столь же внезапно пришло в голову, что отлично подойдёт некая часть из «Мазепы»; вот почему тот бессмертный гимн — «Фрорланд Навеки», теперь, вместе с хаосом других странных и непостижимых звуков, извергался в воздух из паровой каллиопы. Слыхал ли Магнус паровую каллиопу прежде или нет, но отреагировал он не на посредника, а на саму музыку. Из глаз Магнуса сразу же хлынули слёзы. — Фрорланд! — вскричал он. — Моя бедная страна, моя родина, Фрорланд! Фрорланд!
Причиной тому, что ещё один тамошний уроженец, скрелинг «Оле», тоже не сумел добраться назад, к гранд-отелю Виндзор-Лидо, послужили не заторы, но лишь то, что Подъёмный мост был перекрыт; Оле бродил туда-сюда, в надежде отыскать мелкое место, где можно перейти вброд, когда услыхал необычные заполошные вопли и топот копыт. Само собой, ни он, ни Чалый Конь прежде никогда не встречались; но мгновенно узнали друг друга — между шаманом и знахарем словно проскочила искра или даже язык пламени. Чалый Конь наклонился с седла и протянул руку, Ээйюулаалаа подпрыгнул, ухватился, был поднят, усажен и, недолго думая, вцепился в лошадиную гриву, атакуя вместе с прочими и прибавляя к их воплям скрелингское улюлюканье.
Раз за разом они объезжали вокруг старого Далмацкого Дворца и, всякий раз, когда над парапетом показывалось ошарашенное лицо, они палили по нему, с гиканьем и гарканьем. Майор Денди собрался развернуть свою каллиопу, чтобы присоединиться к окружающей вакханалии, но дорога была весьма ухабистой и руль заело… заело… и этот массивный агрегат врезался в стену со всей силой, прямо под клетью с королём Магнусом. Агрегат был не только массивным, но и мощным. Он отъехал назад, медленно и неуклюже развернулся, откатился ещё дальше… а затем на полном пару ринулся вперёд. Каллиопа врезалась в ворота и сбила их со ржавых петель, в тот самый момент, когда ковбои и индейцы завершили очередной круг вдоль стены. И они хлынули в крепость, защита которой не устояла.
Магнус слышит и ощущает это сотрясение, не подозревая о его причине; он тут же снова атакует дверь: на сей раз она поддаётся — он волен уйти…
…уйти — куда?
Внизу — несомненная опасность, как полагает Магнус (неверно… но логично). А потом он замечает зонт, который импульсивно прихватил из прихожей своего гостиничного номера, один из двух. Он не помнил, что крепко сжимал его под мышкой во время похищения; не помнил, как похитители, с грубыми насмешками насчёт ковырялок и раскрывалок, швырнули зонт к нему в клеть; можно им воспользоваться, если крыша протечёт, глумились они. — Я могу подняться на парапет, — произносит Магнус, — и могу прыгнуть, сперва раскрыв зонт, который замедлит мой спуск, как это делается на воздушных шарах, чем-то, вроде зонтов, как я видел на картинках; — он очень быстро это обдумывает, пробирается к парапету, запрыгивает на него и стоит там, пошатываясь и страшась глянуть вниз, отрывает ленточку, удерживающую зонт сложенным — чёртов корявый неудобный зонт, тут даже ручки нет — и, безумно размахивая им, чтобы раскрыть, поднимает взгляд и обнаруживает, что там…