Доктор Ф. и другие
Шрифт:
— А сейчас он готов, по-твоему? — спросила Лиза.
— Не знаю... — сказал я. — Но что-то происходит, что-то готовится, я чувствую.
Она прижалась ко мне.
— Да, — сказала, — я, кажется, тоже чувствую... И еще — знаешь, что чувствую?..
Я знал. Ибо наши чувства давно уже были едины. Я знал, я чувствовал, что ближе, роднее — никого в мире... И никогда больше, никогда!..
Мы слились в едином, каком-то всепоглощающем порыве. Так жарко, так сладко не бывало и, наверняка, не могло у меня быть больше ни с кем...
И сон забрал, такой же сладостный, как была эта любовь. Казалось, что покачиваемся
«Голубка» — вероятно, было его имя...
3
В странствии восстановишь порядок.
За пазуху положишь все свое состояние.
И обретешь стойкость челяди и рабов.
Из китайской «Книги Перемен»
Паламед-Заде без всякого стеснения вошел в спальню, вырвав нас из этого покачивающего покоя.
— О-го-го! — сказал он. — Уже пятый час! Не хотел вас беспокоить, но сейчас, поверьте, не до церемоний. Вертолеты ждут. Не могу вам дать больше десяти минут на сборы. Отобедаем в другом месте. Ненадолго оставлю вас, однако прошу поторапливаться...
Через десять минут в сопровождении «Заде» и тех же Готлиба и Гюнтера мы снова шагали через двор — уже в обратном направлении, к Центру. Пристреленных собак позаботились убрать, лишь кровь на снегу отмечала место произошедшей тут недавно бойни. Вдали одноногий ветеран, словно на всю ночь не оставлял своего занятия, знай скрипуче пиликал по сабле оселком, напевая себе под нос про никому не известного «в боях погибшего» пятого героя.
Завидев нас, он поднялся со скамьи и, опираясь на саблю, заковылял в нашу сторону, при этом выкрикивал пьяно:
— Корнеича верните, матерь вашу!.. За Корнеича всех порешу!..
— Утихомирить его? — негромко спросил Готлиб, опуская руку во внутренний карман.
— Успеется, времени нет, — бросил на ходу Паламед-Заде, уже восходя на крыльцо Центра.
Мы проследовали за ним.
В холле у лифта восстоял Брюс. Тот самый — и одновременно совсем, совсем другой. Теперь это было вовсе не то согбенное существо, которое я знал. Облачен он был в отлично пошитый и превосходно сидевший на нем костюм, стоял осанисто, заложив руки за спину, на лице было обозначено чувство собственного достоинства. На груди у него красовалась пластиковая бирка с эмблемой Центра, из коей со всей очевидностью следовало, что перед нами уже вовсе не безвестный, затравленный, пригнутый жизнью сапожник, а никто иной как «ДЕЖУРНЫЙ ПО ЦЕНТРУ, СТАРШИЙ НАУЧНЫЙ СОТРУДНИК, КАНД. ФИЛОСОФСКИХ НАУК И.Л.БРЮС». Паламеду-Заде он, правда, поклонился, но, Боже, Боже, с какой непринужденностью это было им проделано! Меня же он и вовсе удостоил только едва заметного кивка.
Пока дожидались лифта, я сказал ему:
— Как вижу, Иван Леонтьевич, все ваши напасти позади. Вас просто не узнать.
— Что поделаешь, — все с тем же достоинством отозвался экс-сапожник, совсем еще недавно придавленный жизнью, несчастный Карлик Нос. — Tempora mutantur, et nos mutamur in illis. [Времена меняются, и мы меняемся вместе с ними (лат.)]— И прибавил — кажется, с некоей притаенной иронией: — Да и вы, молодой человек, сколь я вижу, тут времени даром не теряли.
Его ироничный тон как-то не понравился мне, но вступать в дальнейший разговор с этим вдруг напыщенным человечком больше не хотелось, да и на пикировку и на упражнения в латыни не оставалось времени. Лифт уже подошел и ожидал нас с распахнутыми дверцами. Через секунду-другую он понес нас кверху.
Лифтовая шахта выходила прямо на крышу здания, куда Советник и вышел. Мы двинулись за ним, спинами ощущая Готлиба и Гюнтера, шагающих сзади.
По углам крыши, уже крутя пропеллерами, стояли четыре зловеще черных вертолета с какими-то акульими очертаниями. Красные головки боевых ракет торчали у каждого из подбрюшья. Пятый вертолет, обычный Ми-8, располагался в центре крыши, неподалеку от выхода из лифта.
— Сюда, — указал на него Паламед-Заде.
В вертолете уже сидел один пассажир, трясшийся мелкой дрожью. Я не сразу узнал в нем это страшилище Афанасия, слишком непривычно он был одет — в черный костюм-тройку, в белую рубашку с цветастым галстуком, в новенькие лаковые штиблеты. При его нечесаной шевелюре и торчавшей клочьями бороде, вся эта амуниция шла ему, как козлу подрясник. От него исходил смешанный запах пота, дешевого портвейна и модного французского одеколона. Было видно, что в новом прикиде он чувствует себя крайне неловко.
— Товариш совэтник, — обратился он к вошедшему в вертолет Паламеду-Заде, — може, я хочь гаслстух сыму — давить, зараза, як удаука.
— Терпи, — отозвался тот. — Видишь — все терпим.
— Уси... — проворчал Афанасий. — Дык я ж — нэ уси... Сыму ее, змеину, а товариш совэтник? А там, коды надо — нехай ее, повешу, пущай давить.
— Ладно, снимай, — отмахнулся тот, — но помни только, гляди у меня.
— А щё тут бачить, — сказал Афанасий, с облегчением снимая с могучей шеи галстук и аккуратно вешая его на спинку своего сидения. — Мы ее, змеину, от так вот, нэжно... — И, видя благодушие советника, снова начал канючить: — Товариш совэтник, а може, я — своим як-ныбудь ходом? Дюже я эту вертушку боюсь...
— Своим ходом — это как? — с улыбкой поинтересовался Паламед-Заде. — На помеле, что ли?
— На яким таким помеле? — не понял шутки Афанасий. — Можно ж и на городским транспорти... А нет — дык сами як-ныбудь злэтаем...
— Ну-ну, будет он мне тут причитать, — уже строже сказал советник. И дал команду: — Поехали.
Все пять вертолетов разом оторвались от крыши и устремились в быстро темнеющее небо. «Акулы» взяли нас в четырехугольник, и наши пять машин двинулись курсом на близлежащий лесок. Сотни окон Центра и идущие от него вереницы фонарей разбрызгивали свет на всю округу. В эту минуту Советник сказал в микрофон:
— Можно отключать...
Наверно, так должно было бы выглядеть светопреставление. Сначала по цепочке один за другим стали гаснуть фонари, а затем и Центр вместе с маршальским флигелем рухнул в кромешную тьму. И теперь уже был он или только пригрезился — иди гадай. И было ли в самом деле все, что произошло с нами там? Эта тьма все поглотила.
— Финита! — весело сказал Паламед-Заде и обернулся к нам: — Кстати, по пути возможны некоторые внештатные ситуации; в этой связи прошу сохранять самообладание — все держится под контролем.